историю. Причем зачастую Т. Карлейль  мало считается с достоверными фактами,
как  бы "дорисовывая" своим художественным  воображением отдельные портреты,
например  Мирабо, Лафайета и Дантона. В этом смысле его книга - и история, и
роман.
     Сказанное вовсе не означает, что  Карлейль не  был знаком с источниками
по  Французской  революции.  Как  раз  наоборот:  работая  над   книгой,  он
перевернул  горы  документов  в  библиотеке  Британского  музея  в  Лондоне,
обложился ящиками литературы у себя дома, беседовал с ветеранами  революции,
атаковывал  своих парижских  знакомых,  требуя  прислать  ему подлинные ноты
революционной песни "Ca  ira!",  умолял своего врача, находившегося тогда во
Франции, сходить в рабочее предместье  Парижа Сент-Антуан  и посмотреть,  не
спилили  ли роялисты единственное уцелевшее "дерево Свободы", посаженное там
санкюлотами в 1790 году?
     Следует добавить,  что в  процессе создания книги над  автором  тяготел
какой-то  злой  рок:  единственный  рукописный  экземпляр  первого  варианта
"Французской революции"... безвозвратно исчез в доме его друга Джона Стюарта
Милля, и Карлейлю пришлое! писать все заново. Позднее он говорил своей жене:
"Эта книга чуть не стоила нам обоим жизни".
     В своем повествовании Карлейль менее всего беспристрастен. Субъективизм
симпатий и антипатий автора вполне очевиден. Не избежал он соблазна и как бы
заново "смоделировать"  ход давно минувших событий (что сегодня, спустя  100
лет после его смерти, вновь безуспешно пытаются сделать некоторые публицисты
применительно к "пролетарским якобинцам"различные "альтернативные версии": что было бы, если бы победил не Сталин, а
Троцкий, Бухарин, Сокольников и т. д.?).
     Ф. Э. Дзержинского.

     И вместе с тем Французская революция в интерпретации Карлейля не лишена
исторического оптимизма. Автор одним из первых, в 30-х годах XIX  в.,  когда
еще были живы непосредственные участники революции, например "хромой дьявол"
и один  из авторов знаменитой Декларации  прав человека и гражданина,  Шарль
Морис Талейран,  на весь англоязычный мир громко  заявил,  что эта революция
была и неизбежной, и закономерной.
     Приступая к написанию своего труда, Карлейль опасался,  чтобы его голос
не прозвучал как глас вопиющего в  пустыне: Европа  30-х годов прошлого века
была  завалена  мемуарами  монархистов,  бонапартистов,  клерикалов,  просто
обскурантов, которые не видели во  Французской революции либо ничего,  кроме
гильотины и  ее "начальника"  - "чудовища Робеспьера", либо, наоборот, вслед
за   аббатом  Баррюэлем   оценивали   ее   только  как   всемирный   заговор
иудей-масонов.
     Поэтому  сам   Томас  Карлейль,  как  многие  гениальные  люди,  весьма
скептически отнесся к своему произведению, когда  наконец поставил последнюю
точку в заново написанной рукописи: "Не знаю, стоит ли чего-нибудь эта книга
и нужна ли она для чего-нибудь людям: ее или не поймут, или вовсе не заметят
(что скорее всего  и случится), - но я могу сказать людям следующее: сто лет
не было у вас  книги, которая  бы так прямо, так страстно и искренне шла  от
сердца вашего современника".
     По счастью,  автор  ошибся. И хотя действительно  часть консервативного
английского общественного мнения встретила книгу в  штыки (один из тогдашних
поэтов даже написал против  автора  злую эпиграмму), в прогрессивных кругах,
напротив,  "Французская  революция"  была  принята  восторженно.  Соединение
исторически точного описания с необычайной силой художественного изображения
великой  исторической  драмы,  протест  против деспотизма  в  любой  форме и
глубокая человечность снискали труду Карлейля любовь и почитание.
     Ч.  Диккенс  носил  его  повсюду  вместо  Библии,  а  когда  знаменитый
драматург  У. Теккерей опубликовал  сочувственную рецензию в респектабельной
"Тайме", Карлейль сразу  стал знаменитостью в литературных кругах  не только
Англии, но и континентальной Европы.
     Отметим и еще одну примечательную особенность бессмертного произведения
Карлейля - своеобразие  его  стиля.  Как признал в  свое  время Джон  Стюарт
Милль, секрет долговечности этой книги заключается в том, что это гениальное
художественное произведение. По образному  выражению Дж. Саймонса,  читатель
видит события, как при вспышках молнии, которые освещают  поразительно живые
исторические  сцены: 14 июля  1789  года в Париже и  взятие  Бастилии, поход
женщин на Версаль, бегство  Людовика  XVI  в  Варенн, суд над королем и  его
казнь,  трагизм и ярость последних  лет  революции. Перед читателем проходит
бесконечная  вереница   людей  и  событий,  нарисованных  с   сочувствием  и
осуждением, юмором и печалью.

          Возрождающееся к 200-летию Великой французской революции, словно  птица
Феникс из пепла, новое издание творения Томаса Карлейля вновь  оказывается в
эпицентре  бурных общеевропейских и мировых дебатов об историческом значении
деяний "великих французских революционеров буржуазии"     
     Кто же они - святые или чудовища?
     В  столице  Франции  нет  ни  одного  крупного  памятника  Максимилиану
Робеспьеру,  его  имя  носит  лишь станция метро  в "красном  поясе" Парижа.
Созданная  к  200-летию  революции  ассоциация "За  Робеспьера" во  главе  с
историком  Роже Гаратини, автором  "Словаря деятелей революции", потребовала
от мэра столицы назвать  в честь Робеспьера одну из  улиц в  центре  Парижа.
Призыв ассоциации поддержал  знаменитый хореограф  Морис  Бежар, посвятивший
один  из  своих  "балетов  200-летия"  "мистическому  и  щедрому  поэту"   -
Робеспьеру. Наоборот,  ассоциация  "антиробеспьеристов"  опубликовала в 1989
году антологию биографий 17 тысяч официально зарегистрированных жертв, якобы
отправленных этим "кровожадным чудовищем" на гильотину.
     Наполеон Бонапарт, по словам  Л. Н. Толстого бессмысленно уложивший  50
тысяч своих солдат и офицеров в Бородинской битве, - национальный герой, ему
воздвигнуты  сотни памятников  во Франции  и  сопредельных странах, его прах
покоится в гробнице во дворце  Инвалидов,  а где могила Робеспьера? Говорят,
что  его останки погребены в  братской могиле на малоизвестном даже коренным
парижанам  кладбище Пик-Пюс ("Лови блох"), где захоронены 1306 "врагов нации
и  революции" вместе  с 16 юными монахинями-кармелитками,  вся  вина которых
состояла... в молитвах, запрещенных в период якобинской дехристианизации.
     Уже во времена Карлейля отношение к революции разделило историков на ее
сторонников  и противников. Начиная с  памфлета соотечественника Карлейля Э.
Берка (1790), через труд одного из  самых вдумчивых аналитиков,  Алексиса де
Токвилля, "Старый порядок и революция" (1856) и многотомный трактат Ипполита