А.И.КРАСНИЦКИЙ

                             ГРОЗА ВИЗАНТИИ




                    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОЛУБЫЕ И ЗЕЛЕНЫЕ


                         1. НА БЕРЕГУ БОСФОРА

     День догорал.
     Ярко-багровый диск заходящего солнца купался уже в  позолоченных  его
же последними лучами волнах Босфора. Он как бы медлил погрузиться совсем в
эту беспредельную гладь и, казалось, отдыхал теперь  в  отрадной  вечерней
прохладе, сменившей зной дня. Последние лучи  его  продолжали  еще  упорно
бороться с надвигавшейся  темнотой  ночи.  Они  золотили  не  только  воды
пролива, теперь  безмятежно  покойного,  но  также  играли  и  на  куполах
императорского дворца, на крестах дворцовых церквей и, золотя яркую зелень
густых деревьев парка, полутенями спускались к самому берегу и пропадали в
чуть заметной ряби Босфора, подходившего в этом месте как раз  к  подножью
роскошных густолиственных деревьев, которые в, свою очередь,  как  зеленой
рамкой, окаймляли берег.
     Было очень тихо. Сюда почти что не доносился грохот и гам Нового Рима
- его заглушали деревья парка  и  шум  волн.  Редко-редко  чириканье  птиц
нарушало торжественную тишину этого покойного  уголка  всегда  так  шумной
Византии.
     Впрочем, не одни только птицы и волны Босфора нарушали эту тишину.
     Неуклюжая рыбачья ладья, покачивавшаяся  у  берега,  показывала,  что
где-то близко были люди.
     И, в самом деле, этот уголок был обитаем.
     В нескольких шагах от воды видна была покачивающаяся жалкая  лачужка.
Растянутые около нее для просушки сети, невода, небрежно кинутые у  самого
входа весла  прямо  говорили,  что  хозяин  этой  лачужки  несомненно  был
рыбаком.
     Около входа в хижину, на небольшой прикрытой  травой  прогалинке,  на
камне сидел старик, нежась на догоравших лучах солнца.  Он  был  согбен  и
сед. Волосы на его голове и длинной бороде были белы, как снег.  Старчески
сморщенное лицо с крупными чертами было очень добродушно. Выцветшие от лет
глаза смотрели тепло и ласково.
     Одет  он  был  чуть  ли  не  в  лохмотья,   едва   прикрывавшие   его
пепельно-серое тело.
     Впрочем, в этом уголке другой одежды, пожалуй,  и  не  надобно  было.
Люди сюда  заходили  редко,  а  молоденькая  девушка,  склонившаяся  своей
головкой на колени старика, никогда бы его  не  осудила  за  недостатки  в
одежде уже хотя бы по одному тому, что старик, ласково гладя ее  рукой  по
голове, называл внучкой.
     Девушка была очень молода и красива. На вид ей нельзя  было  бы  дать
более 15-16 лет, и это отражалось в ее невинных, чистых глазах с  открытым
прямым взглядом, в беззаботном, веселом смехе и шаловливости, которая  так
свойственна тем переходным  годам,  когда  в  ребенке-девочке  только  что
просыпается женщина.
     Она была красива, но, очевидно, не сознавала своей  красоты.  Однако,
эта красота была совсем особенная. Среди красавиц  Нового  Рима  блондинки
были редкостью, а эта  девушка  была  блондинка  с  золотистыми  волосами,
ясными голубыми глазами и ярким румянцем, что пламя заливавшим  ее  щечки.
Фигура  -  стройная,  статная,  с  хорошо   развитым   бюстом,   несколько
приподнятыми плечами и крепкими мускулистыми руками.  Она  вся  дышала  не
только красотой и молодостью,  но  совсем  не  свойственной  женщинам  юга
физической мощью, разлитой во всех ее движениях и придававшей ей  какой-то
самоуверенный вид.
     Она полулежала на траве, опираясь локтями в колени старика, и слушала
его тихую речь, перерываемую  время  от  времени  нежными  обращениями  ее
собеседника, которого она в свою очередь называла "добрым дедом Лукой".
     Они говорили.
     - Вот, так и все устроено, внучка, на  этом  свете,  -  тихо  говорил
старец, - всегда так было и будет... Радость и горе  постоянно  чередуются
друг с другом. Хорошо человеку - радуется он, счастлив,  думает,  что  так
уже до конца дней его будет, а в это время горе сторожит уже его и  вдруг,
как дикий зверь, кидается на счастливца  в  тот  самый  миг,  когда  он  и
ожидать этого не мог... И всегда так...
     - И меня, стало быть, ждет горе? - вздохнула девушка.
     - И ты также, Ирина, не минуешь его... Это - общая участь всех...
     - Близко это горе...
     - Близко? Откуда ты можешь знать,  дитя?..  Наше  будущее  скрыто  от
нас...
     - Так, я это знаю, чувствую... Да, наконец, ты мне и сам  только  что
сказал...
     - Я ничего не говорил...
     - Нет, ты сказал!.. Ты сказал сам, что горе  подкрадывается  к  людям
всегда в то время, когда они чувствуют себя счастливыми, так ведь?
     - Да, это верно...
     - Ну, вот, так и со мной... Я счастлива,  безмерно  счастлива,  порой
мне кажется, что счастливее меня никого нет во всей Византии, а вот теперь
я думаю, что как раз горе и сторожит мое счастье, пронесется  оно,  унесет
его, и я буду плакать, долго плакать...
     - Отгони от себя мрачные  мысли,  дитя!  Кто  знает  будущее?..  Тебе
придется страдать, как и  всякому,  но  что  же  поделать,  если  уже  так
суждено... Да и счастлива ли ты теперь?..
     - Счастлива, дедушка, я уже сказала тебе об этом... Да  и  как  же  я
могу быть не счастливой? Все у меня есть: ты выезжаешь на ловлю  и  всегда
привозишь так много рыбы, что мы совсем не знаем голода,  а  что  же  еще?
Кругом всего так много! Вот, видишь,  там  журчит  наш  ручеек,  вода  его
вкусна и холодна, кругом  здесь  цветы,  красивые  цветы,  и  я  могу  ими
украшать свою голову... Я так хорошо умею  плести  венки...  Наконец,  ты,
когда ходишь с рыбой к дворцовому куропалату, всегда получаешь от его слуг
обильные подарки, так что  нам  даже  не  нужно  заботиться  об  одежде...
Видишь, всего у нас вдоволь, все есть, и  живем  мы  тихо  и  покойно,  не