всей Азии. При этом особенно прославлялись его  рассудительность, простота и
умеренность. Среди многих тысяч воинов трудно  было найти такого, у которого
постель была бы проще и дешевле,  чем у Агесилая. К жажде  и  голоду он  был
настолько безразличен, как если бы один лишь он был создан, чтобы переносить
любые  перемены погоды,  но самым приятным  зрелищем для греков,  населяющих
Азию, было видеть, как полководцы  и  наместники,  обычно невыносимо гордые,
изнеженные богатством  и  роскошью,  с  трепетом угождают человеку в простом
поношенном плаще и беспрекословно меняют  свое  поведение, выслушав  от него
лишь одно по-лаконски немногословное замечание.
     В то  время  Азия сильно  волновалась  и  склонна  была к  отпадению от
персов. Агесилай  навел порядок  в азиатских городах и придал  им надлежащее
государственное устройство, не прибегая к казням и  изгнаниям граждан. Затем
он решил двинуться дальше, чтобы, удалив войну от греческого моря, заставить
царя  сразиться за его собственную жизнь и сокровища  Суз и Экботан и  таким
образом лишить его  возможности возбуждать войну среди греков, сидя спокойно
на своем троне и подкупая своекорыстных искателей народной  благосклонности.
Однако в это время к нему прибыл  спартанец Эпикидид с известием, что Спарте
угрожает  опасная  война в самой  Греции и что эфоры призывают его прийти на
помощь  согражданам.  Едва  успела  прийти  к  нему  скитала,  как  Агесилай
отказался от блестящих успехов, от могущества и заманчивых надежд и, оставив
незавершенным  дело, тотчас же отплыл. Он оставил своих союзников в глубокой
печали по нему.
     Пройдя через Фермопилы, Агесилай  двинулся  по Фокиде,  дружественно  к
нему  расположенной.  Но лишь  только он  вступил в Беотию и встал лагерем у
Херонеи, пришло известие, что  персидский флот под командованием Фарнабаза и
афинянина Конона  разгромил ла-конский флот у Книда. Чтобы не внушать воинам
робости и отчаянья  в  то  время, как они готовились к борьбе,  он  приказал
людям, приплывшим  с моря,  говорить противоположное действительности -- что
битва была выиграна спартанцами. Он сам появился  с венком на голове, принес
жертвы  богам  за  хорошее  известие  и  отослал  друзьям  части  жертвенных
животных.
     Отсюда он выступил  дальше  и,  оказавшись при  Коронее лицом к  лицу с
противником,  выстроил войско в  боевой  порядок,  поручив орхоменцам  левое
крыло и став во главе правого. У неприятеля на правом фланге стояли фиванцы,
на  левом  --  агривяне.  Битва   была  чрезвычайно  ожесточенной,  так  как
лакедемоняне  и фиванцы  уже давно горели  ненавистью друг  к  другу. Первое
столкновение  не вызвало,  правда,  упорной  и  длительной  борьбы:  фиванцы
обратили в бегство орхоменцев, а Агесилай -- аргивян. Однако  и те и другие,
узнав, что их левое  крыло опрокинуто и отступает, повернули назад. Агесилай
мог бы обеспечить себе верную победу, если бы он не ударил фиванцам в лоб, а
дал им пройти мимо  и бросился  бы  на них сзади. Однако из-за ожесточения и
честолюбия он сшибся  с  противником грудь  с  грудью,  желая опрокинуть его
своим натиском. Враги приняли удар с не меньшей отвагой, и вспыхнуло горячее
сражение по всей боевой  линии, особенно напряженное в том месте,  где стоял
Агесилай, окруженный пятидесятые спартанцами, боевой пыл которых послужил на
этот раз спасением для  царя. Ибо  они сражались, защищая его,  с величайшей
храбростью  и, хотя  и  не  смогли  уберечь  царя от ран, однако,  когда его
панцирь был  уже пробит во многих  местах мечами и  копьями,  вынесли его  с
большим трудом, сплотившись тесно вокруг него. Многих врагов они положили на
месте, но  и сами потеряли  многих. Когда  выяснилось,  что одолеть фиванцев
прямым  ударом  слишком  трудно,  спартанцы  принуждены  были принять  план,
отвергнутый Ими в начале сражения. Они  расступились перед  фиванцами и дали
им  пройти  между своими, а когда те,  увидев, что  прорыв  уже  совершился,
нарушили  строй, спартанцы  погнались  за  ними и,  поравнявшись,  напали  с
флангов. Но и тогда им не удалось обратить врагов в  бегство: фиванцы отошли
к Геликону, причем эта битва преисполнила их самомнением, так как им удалось
остаться непобежденными, несмотря на то, что они были одни без союзников.
     По возвращении в Спарту,  Агесилай сразу же завоевал симпатии граждан и
всеобщее  удивление своими  привычками  и образом жизни. Ибо,  в отличие  от
большинства  полководцев,  он  не  вернулся  с  чужбины  другим   человеком,
преобразившимся  под  воздействием  чужеземных   нравов,  недовольным   всем
отечественным, ссорящимся со своими согражданами; наоборот, он вел себя так,
как если бы  никогда не переходил на  другую сторону Эврота, уважал и  любил
родные обычаи, не изменил ничего ни в пище, ни в купаниях, ни в образе жизни
своей  жены, ни  в  украшении  своего оружия, ни в  домашнем хозяйстве. Даже
двери  собственного  дома,  которые были  настолько древними, что, казалось,
были поставлены  еще Аристодемом, он сохранил в прежнем состоянии  (Плутарх:
"Агесилай"; 11--20).
     Война тем временем продолжалась. В 390 г. до  Р.Х. лакедемоняне узнали,
что весь скот коринфских жителей находится в их владении и согнан в Пирей, а
многие  также кормятся из  запасов, имеющихся в  самом  городе;  поэтому они
снова   отправились  походом  на   Коринф  под  предводительством  Aгeсилая.
Защитники  Пирея  не стали думать о  защите,  но все устремились в святилище
Геры. Агесилай  вступил в крепость и овладел всеми припасами (Ксенофонт;  4;
4--5). Когда Агесилай находился  еще около Коринфа и наблюдал, как его воины
уводят пленных и уносят  добычу, к нему  прибыли послы из Фив с предложением
дружественного  союза.  Агесилай, всегда ненавидевший этот город, нашел этот
случай  подходящим, чтобы  выразить свое презрение к фиванцам, и сделал вид,
что не видит и не слышит послов. Но еще не  успели фиванцы уйти,  как к царю
прибыли гонцы с известием, что целая  мора спартанцев  изрублена коринфскими
наемниками  во главе с афинянином  Ификратом.  Такое большое  несчастье  уже
давно не постигало лакедемонян: они потеряли многих  славных  воинов, причем
гоплиты  оказались  побеждены легкой пехотой,  и лакедемоняне -- наемниками.
Агесилай  тотчас  поспешил  на  выручку,  но,  когда  узнал,  что  дело  уже
свершилось,  быстро вернулся к Пирею  и уже сам предложил явиться беотийским
послам. А фиванцы, платя ему той же монетой, теперь ни словом не упомянули о
мире, а лишь попросили пропустить их в Коринф (Плутарх: "Агесилай"; 22).
     Между тем, после  того как Ко-нон  и Фарнабаз с помощью  царского флота
завоевали владычество  на море и стали опустошать берега Лаконики, а афиняне
на деньги, полученные  от Фарнабаза, вновь укрепили свой город, лакедемоняне
решили заключить мир с царем. Они послали Анталкида к Тириба-зу с тем, чтобы
позорнейшим, несправедливейшим  образом  передать  царю  греков,  населяющих
Азию, из-за  которых и  начата  была вся  война  (Плутарх: "Агесилай";  23).
Договор,  заключенный  между  Артаксерксом  II и Анталкидом,  гласил:  "Царь
Артаксеркс считает справедливым, чтобы ему принадлежали все города  Азии,  а
из островов -- Клазомены и Кипр. Всем же прочим городам, большим и малым, --
должна быть  предоставлена  автономия, кроме  Лемноса,  Имброса  и  Скироса,
которые  по-прежнему  остаются  во  власти афинян. Той  из  воюющих  сторон,
которая не примет этих условий, я вместе с принявшими мир, объявляю войну на
суше и на море и воюющим с ними окажу поддержку кораблями и деньгами".