многие  и  предвидели,  суда  Антония  оказались  никуда  не годными.  Из-за
недостатка  гребцов  они  не  могли набрать  разгона, от  которого,  главным
образом,  и  зависит  сила  тарана.  Корабли  Цезаря легко  избегали ударов,
обходили  врага  с борта  и  нападали с тыла.  Тем не менее исход битвы  еще
далеко не  был решен,  когда 60 египетских кораблей, руководимые Клеопатрой,
вдруг разом обратились  в  бегство.  Едва  Антоний увидел  это,  он,  словно
обезумев,  бросил  сражение  и  кинулся  догонять  Клеопатру.  Флот  его еще
продолжал  сражаться  некоторое время,  но к вечеру прекратил сопротивление.
Цезарь захватил более  трехсот боевых кораблей. Через  неделю сдалось и  все
сухопутное войско -- 19 легионов и массы конницы.
     После  этого Цезарь  поплыл в Афины,  примирился  с греками и  разделил
остатки сделанных  для войны хлебных запасов между городами, которые терпели
жесточайшую нужду  -- ограбленные,  лишенные всех своих денег, скота и рабов
(Плутарх:  "Антоний";  54--  57,  60--62,  65,  66,  68). Зиму  Цезарь хотел
провести  на Самосе, но  тут  пришли  тревожные  вести из Рима, что отборные
отряды,  отосланные им после  победы в  Брундизий,  взбунтовались и  требуют
наград и отставки, -- он тотчас пустился обратно в Италию. Дважды в пути его
застигали бури -- один раз между оконечностями Пелопоннеса  и Этолии, другой
раз против  Керав-нийских гор,  в обеих бурях часть  его либурнийских  галер
погибла, а на корабле, где  плыл он сам, были сломаны снасти и поломан руль.
В Брундизии он задержался только на двадцать семь дней, пока  не устроил все
по желанию солдат, а затем вернулся в Грецию (Светоний: "Август"; 17).
     Весной 30 г. до Р.Х.  Цезарь  двинулся  в  Египет  через  Сирию, а  его
полководцы -- через Африку. Пе-лусий сдался римлянам без боя. Цезарь подошел
к  Александрии, и здесь возле Конского ристалища конница Антония имела с ним
удачное сражение.  Но эта незначительная победа не могла уже изменить судьбы
Антония. Остатки  его  флота перешли  на сторону Цезаря, за ними последовала
конница, только пехота вступила в бой, но потерпела поражение.
     Покинутый всеми  Антоний  покончил с  собой,  заколовшись  мечом. Когда
Цезарю  сообщили об  этом,  он  ушел в глубину палатки  и заплакал, горюя  о
человеке, который был его свойственником, соправителем и товарищем во многих
делах  и  битвах. Потом,  достав  письма, он кликнул  друзей  и  принялся им
читать, чтобы они убедились, как дружелюбно и справедливо писал он и с какой
грубостью,  с  каким высокомерием  всегда  отвечал Антоний.  Затем он  велел
захватить Клеопатру и зорко следить за тем, чтобы она  не покончила с собой.
Всех александрийцев он помиловал ради славы их города. Но  Антулла, старшего
сына Антония от Фульвии, Цезарь велел обезглавить. Позже был умерщвлен и сын
Клеопатры Цезарион, которого она  родила от старшего  Цезаря. Саму Клеопатру
Цезарь хотел провести  по Риму во  время  триумфа как  пленницу, но она,  не
смотря на  строгий  надзор, отравилась (Плутарх: "Антоний"; 74,  76, 78, 80,
81, 86).
     Цезарь обратил Египет в провинцию; а чтобы та была плодороднее и больше
давала  хлеба столице, он  заставил солдат  расчистить заплывшие от давности
илом  каналы, по которым разливается  Нил. Возвратившись  в 29 г.  до Р.Х. в
Рим, он справил тройной  триумф: далматский,  актийский и  александрийский в
течение трех дней подряд.
     По возвращении Цезарь подверг чистке сенат, который  давно уже разросся
и превратился  в  беспорядочную толпу -- в нем  было больше тысячи членов, и
среди них люди самые недостойные, принятые после смерти  старшего Цезаря  по
знакомству  или  за  взятку.  Просмотрев  сенатские  списки,  Цезарь  многих
вычеркнул  и  вернул  сенат к прежней численности  (600 человек) и  прежнему
блеску. Говорят, что при этом он сидел  на  председательском месте в панцире
под одеждой и при оружии, а вокруг стояли десять самых сильных его друзей из
сената. Каждого сенатора подпускали  к нему  поодиночке и обыскав. Некоторых
он усовестил, так  что они добровольно  отреклись от звания. Он распорядился
отныне  созывать  сенат  лишь два раза  в  месяц, а при себе завел совет,  с
которым обсуждал дела перед тем, как предоставить их полному сенату.
     В 27 г. до Р.Х., по предложению Мунация  Планка, сенат предложил Цезарю
именоваться   Августом,  как  спасителю  отечества.  Это  имя  он  принял  с
благодарностью  и  носил  до  самой  смерти. Тогда  же  устроен  был  раздел
провинций  между ним и сенатом. Август взял на себя те из них,  которые были
значительны  и управлять  которыми  годичными  наместниками  было  трудно  и
небезопасно. В дальнейшем он,  впрочем, посещал и те и другие и, объехав всю
державу, не был, кажется, только в Африке и Сардинии.
     В  26  г. до Р.Х.  Август вел  войну  против  кантабрийцев  в  Испании,
закончившуюся их  покорением. Поход этот едва не стоил  ему жизни. Он вообще
отличался  слабым  здоровьем и  недомоганиями,  которые  повторялись у  него
каждый  год  в  определенное время:  около своего  дня  рождения  он  обычно
чувствовал  расслабленность, ранней весной страдал от расширения предсердия,
а при южном ветре -- от насморка. По возвращении же  из Испании его донимала
болезнь  печени.   Августа  лечили  горячими  припарками,  но   без  всякого
результата. Наконец, к 23 г. до Р.Х. болезнь приняла такой опасный характер,
что Август  стал готовиться  к  смерти.  Тогда  он подумал о  восстановлении
республики и отказался от консульской власти, которой пользовался непрерывно
с 31 г. до Р.Х. Он даже вызвал к себе сенаторов и должностных лиц и  передал
им  книги  государственных дел.  Вскоре  врач Антоний  Муза стал лечить  его
необычным и сомнительным способом:  холодными  припарками. Против  ожидания,
средство помогло,  и  Август совершенно  оправился. Тогда  сенаторы на  свои
деньги поставили Антонию статую возле изваяния Эскулапа. А в Италии  весть о
выздоровлении Августа была  встречена с таким  ликованием, что многие города
день, когда он впервые их посетил, сделали  началом нового года. Выздоровев,
Август отказался от мысли о восстановлении республики. Он считал, что опасно
отдавать вновь государство в руки многих правителей.
     Он остался  во главе страны, хотя официально  его  особое  положение не
было  ничем  закреплено.  После  болезни он  семнадцать лет  отказывался  от
консульства,  приняв  на себя лишь пожизненную  власть  народного трибуна  и
проконсула.  Говорят,  что,  когда народ  в  22  г.  до Р.Х.  предложил  ему
диктаторскую власть, он спустил с плеч тогу и,  обнажив грудь, умолял его от
этого избавить. Сам себя  он  именовал  принцепсом (то  есть первым в списке
сенаторов).  Имени  же  "государь"  он  всегда страшился как  оскорбления  и
позора. Ни  внешностью,  ни образом  жизни он  старался  не выделяться среди
других. Когда он бывал консулом, то обычно передвигался пешком, когда не был
консулом -- в закрытых носилках. К общим утренним приветствиям он допускал и
простой  народ  и принимал  от  него  прошения  с  необычайной  ласковостью.
Сенаторов в дни  заседаний он  приветствовал  только в курии на их местах, к
каждому обращаясь  по имени, без напоминания;  даже уходя  и прощаясь, он не
заставлял  их вставать с  места.  Со  многими  он был  знаком  домами  и  не
переставал  бывать  на семейных праздниках. За вольные  и строптивые речи от
него никто не пострадал. Присутствуя на выборах должностных лиц,  он  всякий
раз обходил  трибы со своими кандидатами  и  просил  за  них  по  старинному