называется "лейтон", "чернь" -- "лаос".

     XXVII. По смерти  деда,  альбанского  царя Нумитора,  Ромулу  следовало
получить по наследству  его престол; но он из желания угодить народу оставил
ему самоуправление  и только ежегодно назначал альбанцам нового  наместника.
Таким   образом,  он  внушал  и  римской  аристократии  мысль  стремиться  к
уничтожению  монархии,   к   образованию  свободного  государства,   учиться
управлять и быть управляемыми попеременно. Ведь к тому времени даже патриции
не принимали участия в правлении. Они отличались перед другими только именем
и наружными знаками и собирались в сенате скорей по привычке, нежели  затем,
чтобы подавать в нем свои мнения.  Далее,  они должны были выслушивать молча
то, что  им  приказывали,  --  единственное  их  преимущество перед  народом
состояло  в  том,  что  они узнавали  раньше  его  принятые  решения,  --  и
расходились. Это не представляло еще особенного; но, когда царь разделил, по
собственному желанию, завоеванную землю между солдатами  и вернул  вейцам их
заложников без согласия и желания  сенаторов,  он  нанес  им,  в их  глазах,
тяжкое оскорбление.  Вот почему на них пало подозрение  и  обвинение,  когда
вскоре он исчез необъяснимым образом. Он исчез в июльские ноны, как называют
их теперь, или в  квинтильские, как называли их тогда. Единственное,  что мы
знаем о его смерти и с чем все согласны, -- это ее время, о котором я сказал
выше. До  сих пор  еще в тот  день продолжают делать многое, напоминающее об
имевших тогда место печальных событиях.
     Относительно неясных обстоятельств его смерти не следует удивляться: мы
не  можем  сказать   наверное,  ручаться  за  то,  как   умер  даже  Сципион
Африканский, найденный мертвым у себя дома после обеда. Одни говорят, что он
был  слабого здоровья, другие, -- что он сам отравился, третьи,  --  что  на
него напали прокравшиеся ночью враги и задушили его.  Но труп Сципиона  был,
по крайней  мере,  выставлен на виду у всех  и возбуждал в  каждом,  кто его
видел, подозрения и догадки насчет его насильственной смерти; Ромул же исчез
внезапно. Никто  не видел ни части его трупа, ни куска одежды. Одни говорят,
что сенаторы напали на него в храме Вулкана, убили и искрошили тело в куски,
причем каждый вынес под платьем его частицу.  По словам других,  он сделался
невидим  не  в  храме  Вулкана  и в присутствии не  одних  сенаторов. По  их
рассказам, Ромул собрал народ за  городом, возле Козьего болота.  Внезапно в
воздухе  произошли   удивительные  необыкновенные   явления   и  невероятные
перемены: солнце  затмилось;  настала ночь,  но ночь не тихая, спокойная, --
началась ужасная гроза  и  ветер, дувший со всех сторон с яростью урагана. В
то  время,  как  народ бросился бежать  куда  ни попало,  сенаторы собрались
вместе. Когда  гроза  кончилась и засияло солнце,  народ вернулся на  старое
место,  ища царя и боязливо спрашивая  о  нем. Сенаторы  положили конец  его
поискам и любопытству, приказав всем почитать и молиться Ромулу, который, по
их словам, вознесся  на  небо и из  доброго царя будет  для  них  милостивым
божеством.  Народ поверил этому и удалился  с  молитвой,  в радости,  полный
веселых  надежд.  Некоторые,  однако,  с  грустью  и негодованием  тщательно
разыскивали истину и  испугали патрициев, обвиняя их в  том, что они морочат
народ и что они сами убили царя.

     XXVIII. Тогда  один  переселившийся  из Альбы  патриций,  Юлий  Прокул,
принадлежавший  к числу самых знатных граждан, уважаемый за свою жизнь, друг
и  доверенное лицо  у  Ромула,  вышел  на  форум  и  под  страшною  клятвой,
прикасаясь при этом к священным предметам, сказал громко, что, когда он шел,
навстречу ему попался  Ромул. Он был так красив и высок, как никогда раньше.
Его блестящее  вооружение горело огнем.  Патриций  испугался этого зрелища и
спросил: "Царь, что с тобой или что задумал ты, если оставляешь нас в жертву
несправедливому,  злостному  обвинению  и заставляешь  сиротеть весь  город,
который глубоко скорбит о тебе?" --
     "По воле  богов,  Прокул,  --  отвечал  ему  царь, -- я  после  долгого
пребывания среди людей основал город, которому суждено  подняться на вершину
могущества  и  славы,  и  снова вознесся в  свое небесное жилище. Утешься  и
передай  римлянам,  что,  если они  будут мужественны  и  благоразумны,  они
достигнут   высшей    степени   человеческого    величия.   Я   буду   вашим
богом-покровителем, Квирином". Римляне  поверили этому рассказу, принимая во
внимание частью личность рассказчика, частью данную им клятву. Казалось, ими
овладело настроение,  по воле свыше похожее на исступление: ни один голос не
поднялся против; всякие подозрения и обвинения исчезли, и они стали молиться
обоготворенному Квирину.
     Такой рассказ существует и у греков о проконнесце Аристее и астипалейце
Клеомеде. Говорят, когда Аристей  умер л красильне, друзья хотели похоронить
его;  но  его тело внезапно  исчезло.  Вскоре,  однако,  несколько  человек,
вернувшихся  из-за города, сказали,  что видели  его  по  дороге в Кротон. О
Клеомеде рассказывают,  что  он отличался необычайною  силой  и ростом.  Как
страдавший  помешательством, он  ударил  однажды,  придя в школу, кулаком  в
столб,  поддерживавший  потолок, и сломал его, причем  обрушившимся потолком
передавил  детей.  Спасаясь от погони,  он залез в большой сундук, захлопнул
его  и  держал  изнутри   крышку  так  крепко,  что  ее  не  могли  оторвать
соединенными  усилиями  многих.  Когда  сундук  сломали,  в  нем  не   нашли
виноватого  ни  живым,  ни мертвым. В испуге  послали вопросить  дельфийский
оракул. Пифия отвечала:
     Это последний герой, Клеомед из Астипалеи.
     Точно  так  же  внезапно  сделался невидим  и  труп  Алкмены,  когда ее
собрались хоронить. Вместо трупа нашли на постели камень.
     Вообще рассказывают  много  сказок подобного рода,  равняя  смертное по
природе с  божеством. Преступно и в высшей степени низко совершенно отнимать
у добродетели ее божественное происхождение; но смешивать земное с небесным,
кроме того, глупо. Поэтому мы осторожно говорим вместе с Пиндаром, что
     Всякое тело должно подчиниться смерти всесильной,
     Но остается навеки образ живой.
     Он лишь один -- от богов.
     Вот единственное, что есть в нас общего с богами. Оно приходит оттуда и
туда же  возвращается, но не вместе с телом, а тогда, когда вполне избавится
от  тела,  покинет  его и  сделается вполне  чистым,  бесплотным  и  святым.
"Пламенную" душу Гераклит считает лучшею. Она  выходит из  тела, как молния,
прорезывающая тучи.  Но душа,  облеченная  в тело,  душа,  имеющая  телесную
оболочку, наполнена как бы тяжелыми, густыми испарениями, трудно отрешима от
уз  тела и не легко возвращается назад, откуда пришла.  Не  посылайте же  на
небо  тела  честных людей,  вопреки законам  природы,  но  веруйте, что души
добродетельных   людей,   вполне   по   законам   природы   и   божественной
справедливости, из людей делаются героями, из героев -- демонами, наконец из
демонов, если  они,  как в  таинствах, вполне  чисты  и  святы, чужды  всего
смертного  и  подверженного  страданиям,  --  становятся  богами,  но  не по