она была дочерью сабинского  вождя Татия;  что,  по их словам, она сделалась
женою Ромула против ее желания и решилась  на свой поступок ради  отца. Поэт
Симил рассказывает совершенный вздор, утверждая, что Тарпея помогла овладеть
Капитолием не сабинцам, а кельтам, влюбившись в их царя. Вот его стихи:
     Древле Тарпея жила на крутых Капитолия скалах,
     Гибель она принесла крепкого Рима стенам.
     Брачное ложе она разделить со владыкою кельтов
     Страстно желая, врагу город родной предала.
     Несколькими строками ниже он говорит об ее смерти:
     Бойи убили ее и бесчисленных кельтов дружины.
     Там же, за Падом-рекой, тело ее погребли.
     Бросили кучу щитов на нее их отважные руки,
     Девы-преступницы труп пышным надгробьем закрыв.

     XVIII. В  память  Тарпеи,  погребенной на  холме,  холм  тот  назывался
"Тарпейским",  пока  царь  Тарквиний,  строя  здесь  храм Юпитеру,  не велел
перенести ее  прах в другое  место. Имя  Тарпеи  исчезло.  Только  скалу  на
Капитолии, откуда бросали преступников, до сих пор еще зовут "Тарпейской".
     Когда сабинцы заняли Капитолий, раздраженный Ромул стал  вызывать их на
сражение. Татий смело принял  вызов, видя, что в случае  поражения ему можно
будет  отступить   в  крепость.  Свободное  пространство,  где  должно  было
произойти  сражение,  было  окружено многими  холмами.  Благодаря неудобству
места  битве   следовало  быть  жестокой   и  упорной:  на  тесном  и  малом
пространстве невозможно было ни бегство,  ни преследование неприятеля. Кроме
того, несколько дней назад было наводнение, причем река  оставила после себя
слой  глубокого  и  незаметного  для глаза  илу,  на  низменных участках  на
нынешнем  форуме. Его  не было видно,  поэтому и нельзя  было  остерегаться;
кроме  того,  он был низок и опасен. Сабинцы, ничего  не подозревая,  быстро
бежали  к этому  месту.  Их  спас  счастливый  случай.  Курций,  аристократ,
гордившийся  своими  подвигами,  человек  заносчивый, ехал на  лошади далеко
впереди остальных. Когда его лошадь  увязла в трясине, он старался выбраться
из нее, ударяя ее и понукая, но, не видя успеха, оставил лошадь и должен был
позаботиться о своем собственном спасении. В память его место это до сих пор
еще называется "Куртиос Лаккос"[Lacus Curtius - Курциево озеро (лат.)].
     Избегнувшие опасности сабинцы дрались  отчаянно; но  никто  не  получил
перевеса, несмотря на огромное число убитых, между которыми  был и Гостилий.
Говорят, он был мужем Герсилии и  дедом Гостилия, царствовавшего после Нумы.
Вероятно,  в узком  пространстве  происходило много схваток.  Из них памятна
одна, последняя, где Ромул был  ранен  камнем в голову и едва не упал. Он не
мог  оказать  сабинцам  такого мужественного  отпора,  как  раньше.  Римляне
дрогнули  и,  прогнанные  с   ровного   места,  побежали  по  направлению  к
Палатинскому холму. Ромул, успевший прийти  в  себя от  удара, хотел идти  с
оружием в руках  навстречу  бегущим,  обратить  их  против неприятеля,  и  с
громким  криком ободрял  своих выстроиться в боевой порядок и снова  принять
участие  в сражении.  Но  вокруг  него все  бежали.  Никто не смел вернуться
назад, и он поднял руки  к  небу  и  стал молить Юпитера остановить  бегущих
солдат,  не  дать  погибнуть римскому государству,  но спасти его.  Когда он
кончил  свою  молитву,  многим стало стыдно своего  царя, и в душах беглецов
опять  проснулось  мужество. Сперва  они остановились там, где  стоит теперь
храм  Юпитера  Статора, в переводе  "Останавливающего",  затем построились в
боевой порядок и прогнали сабинцев до нынешней "Регии" и храма Весты.

     XIX.  Здесь они  стали  готовиться  к новому сражению; но их остановило
необыкновенное,  не поддающееся описанию  зрелище. Со всех  сторон появились
бежавшие с криком и  воплями, через оружие  и трупы к своим мужьям и  отцам,
точно  исступленные, похищенные дочери  сабинцев,  одни  с  грудными детьми,
которых они прижимали к  груди, другие с распущенными волосами;  но все  они
называли самыми нежными именами то сабинцев, то римлян.  Те  и  другие  были
растроганы и  дали  им  место в своих  рядах. Их  рыдания слышали  все.  Они
возбуждали к себе сострадание одним своим видом, но еще более своими речами,
которые  они  начали защитой  своих прав и увещаниями  и кончили мольбами  и
просьбами. "Чем  оскорбили мы вас, -- говорили они, -- чем провинились перед
вами, что  нам пришлось  уже  вытерпеть лютое горе  и приходится терпеть его
теперь?  Нас  похитили насильно,  противозаконно  те, кому мы принадлежим  в
настоящее время;  но, когда нас  похитили,  наши  братья, отцы и близкие так
долго не вспоминали о нас, что мы принуждены были соединиться самыми тесными
узами  с предметом  нашей  жесточайшей ненависти  и теперь должны бояться за
тех, кто увел нас, поправ законы, -- когда они сражаются, и  плакать по ним,
когда они  умирают! --  Вы не явились  мстителями нашим оскорбителям за нас,
девушек,  теперь  же  лишаете жен  -- мужей,  детей  -- их  матерей. Помощь,
которую  вы   оказываете  теперь  нам,  несчастным,  хуже  вашего   прежнего
равнодушия к нашей судьбе и предательства. Вот как любили нас они, и вот как
жалеете нас  вы!  Если  бы  даже вы вели  войну из-за чего-либо другого,  вы
все-таки должны были прекратить ее, так как сделались благодаря нам зятьями,
дедами и ближними родственниками; но,  если война ведется из-за нас, уведите
нас  с  вашими  зятьями  и  нашими  детьми  и  верните  нам  наших  отцов  и
родственников, не отнимайте от нас  наших  детей и  мужей! Заклинаем вас, не
заставляйте нас снова делаться рабами!.."
     Так горячо просила Герсилия;  ее просьбы поддержали и  другие  женщины.
Было заключено  перемирие.  Предводители вступили в переговоры. В  это время
женщины водили  своих мужей  к своим отцам  и братьям,  брали с собой детей,
носили нуждавшимся  пищу и питье, раненых приносили  к себе в дом и окружали
их  своими попечениями, позволяли  им убедиться,  что они хозяйки у  себя  в
доме,  что их мужья оказывали им всяческое внимание и  уважали их и  любили,
как только умели.
     По условию  мирного  договора,  каждая  женщина  могла  остаться,  если
желала, у своего мужа, но, как сказано выше, должна  была  быть  свободна от
всякого  труда и всякой черной работы, кроме пряжи шерсти; римляне и сабинцы
обязаны  жить в городе  вместе; последний  должен называться  в честь Ромула
Римом,  но  все  римляне  --  "квиритами" в  честь  родины  Татия; власть  и
начальство должны быть разделены между обоими царями.
     Место, где  заключен  был  этот  договор,  до сих  пор  еще  называется
Комитием, от латинского "комйре" -- "собираться".

     XX.  Население  города увеличилось,  вследствие чего  из  сабинцев было
избрано сто новых патрициев. Число солдат легиона увеличилось до шести тысяч
пехоты и шести сотен конницы. Было составлено три трибы, названные: первая в
честь Ромула --  "Рамны",  вторая  -- "Татии", в  честь  Татия, и  третья --
"Лукеры", по  имени  священной рощи,  куда спасались многие,  искавшие  себе
убежище и  получившие затем права гражданства:  "роща"  яо-латыни -- "лукос"