дороге всего мира.  Новоанглийская совесть Вуда не  позволила  ему  выдумать
воображаемую  газету,  но он вспомнил,  что  когда-то написал  пару статей в
санфранцискскую "Экзамайнер" (Examiner). Итак, он "закрыл глаза", в то время
как Виллард напечатал красивые визитные карточки, и  успокаивал свою совесть
тем, что решил действительно написать несколько корреспонденций в Examiner и
послать  номера  газеты русским властям  в  виде честного вознаграждения  за
проезд [Он действительно написал длинную и восторженную статью, восхвалявшую
чудеса  русской  ярмарки  и  тому подобное, но в ответ  получил от  Examiner
только напечатанный бланк об отказе принять  ее,  с  указанием, что рукопись
ему не возвращают, так как он не оплатил ответа. Это очистило его совесть  и
кончило  его карьеру  как  международного  газетного  корреспондента.].  Тем
временем были получены паспорта, визы и все другие необходимые бумаги.
     И  тут  оказалось,   что  Робу  придется  участвовать  в  контрабандном
предприятии!  Выяснилось, что  Виллард  посетил до  этого графа  Толстого  и
обещал, по  просьбе великого писателя, провезти ему около дюжины книг -- его
же  собственных  произведений,  которые были изданы в  Берлине,  а  в России
запрещены.  Толстой никогда не видел этих книг  напечатанными. Это  было  --
даже для иностранца -- серьезным преступлением -- провезти их контрабандой.
     Книги были  куплены  и  спрятаны  в  багаже,  и  когда они подъезжали к
русской границе,  два  конспиратора  обвязались толстыми  томами в  бумажных
обложках  под  пальто,  как  спасательными  поясами,  прикрепив  их  толстым
шпагатом.
     Был один  страшный момент в таможне, когда полицейские, в полной форме,
с длинными саблями на боку, пошли вдоль выстроившихся пассажиров, ощупывая у
всех карманы и одежду.  Но, по милости  божьей, они избежали этой процедуры,
может быть,  ввиду контраста  между ними,  с их  более  или  менее почтенной
внешностью, и мужиками, мелкими торговцами, цыганами и прочими, разложившими
свои пожитки на длинных скамьях в таможне.
     Доехав до Москвы,  они посетили  Чехова. Он был знакомым Вилларда, но в
то время еще очень мало известен за пределами России. Контрабандные тома для
Толстого были  переданы  Чехову  "тайно,  при  свете  луны", и  тот, в  свою
очередь,  немедленно  доставил их  по  назначению. Что  касается  остального
путешествия,  то будет лучше, если  я  позову Вуда "к микрофону". Он  хорошо
расскажет о нем сам:
     "У  Вилларда было  какое-то дело  к американскому  консулу в  Москве, и
перед отъездом в  Сибирь мы пошли к нему с визитом. Мы  нашли его  в старой,
темной и  грязной конторе на  втором этаже, сидящим за  бюро  с  крышкой  на
роликах,  над которым висели  в рамке  его полномочия  с американским орлом,
сильно засиженным мухами. Он был, судя по всему, немец и не мог ни говорить,
ни  понимать по-английски.  Как он держал связь с Вашингтоном -- если он это
делал  -- его  глубокая тайна. У  Вилларда было письмо  от  нашего  посла  в
Берлине к послу в Петербурге, и он надеялся получить возможность аудиенции у
царя Николая. Ответ, который  мы  получили, был произнесен загробным  басом,
полным неодобрения:
     "Кто  вы  такие, что вы хотите  просить  увидеть великого...  белого...
царя?"
     Вопрос  был чисто  риторический,  и мы  не настаивали на  этом  пункте.
Большую  часть  времени  я  проводил,  перетаскивая сорок  фунтов -- камеру,
штатив  и сухие пластинки,  а иногда делал  зарисовки акварелью,  в  чем мне
часто мешали внушительно выглядевшие жандармы. Когда они становились слишком
подозрительными или воинственными,  я демонстрировал  письмо князя Хил-кова.
Сначала мы поехали в Петербург, затем в Москву.
     От Москвы  до Нижнего  Новгорода -- одна ночь дороги. Так как мы  имели
бесплатный проезд, мы целую неделю каждую ночь  ездили туда и  обратно между
двумя  городами,  экономя  расходы  на  гостиницу тем,  что спали  в  ночном
экспрессе  -- "курьерском". В отделении  первого  класса для двоих было одно
широкое сиденье  от окна до  стенки  узкого корридора.  Поднимая спинку его,
подвешенную к  стене, и укрепляя  ее двумя  болтами, мы получали  прекрасную
верхнюю и нижнюю койки.
     Наконец, мы отправились в Сибирь  экспрессом Москва-Челябинск. Мы  жили
хорошо и экономно, проводя время в русских  поездах. Нам выдавали чайники и.
одеяло, а пищу можно было купить примерно за пятьдесят копеек (двадцать пять
центов)  в  день.  Питались мы,  главным  образом,  фруктами  и,  как  мы их
называли, "мясными  мячиками"  --  из  рубленой  говядины,  курицы  или  еще
чего-то, запеченной в  тесто и поджаренной на сале [Вуд, очевидно, описывает
жареные пирожки]. Один "мячик"  составляет целый  обед, а  стоили они  всего
пять  центов  штука,  горячие -- прямо из печи - на любой станции. Вместе  с
большим количеством фруктов это составляло неплохо сбалансированную диетy, и
мы на ней процветали. На каждой из станций,  у путей, стоял огромный  медный
самовар, величиной с бочку. Его осаждала толпа мужчин и  женщин, вооруженных
чайниками. Кипяток  был  бесплатный, и  вокруг самовара всегда шла  битва за
него. Виллард и я составляли "клин Де Лэнда" (футбольный термин 90-х годов),
с помощью двух или трех  соседей из  поезда,  и прорывались через толпу, как
снегоочиститель сквозь сугроб снега.
     В  одном месте в начале пути нам  представился случай оставить  поезд и
путешествовать по реке около дня-- по Волге, как я вспоминаю, между Сызранью
и  Самарой. Мы плыли целый яркий  солнечный день  между плоскими берегами  и
поздно  вечером причалили к  дощатым  мосткам  на берегу, служившим гаванью.
Было совершенно темно, и единственный масляный фонарь освещал глубокую лужу,
полную  жидкой  грязи,  через  которую мы, увязая  по  щиколотку, побрели  к
дороге,  где  нас  дожидались  повозки.  Это  были  примитивные  телеги  или
шарабаны, с  широкими мелкими  плетеными корзинами,  наполовину наполненными
соломой. Мы забрались в них, сели, свесив ноги, и тронулись галопом с места,
с воплями и щелканьем кнутов, через степи, в полной темноте.
     В Челябинске мы сели на транссибирский рабочий поезд, где получили купе
первого класса в  вагоне, в котором ехали инженеры-строители. Для пассажиров
дорога еще  не была открыта. Рабочие поезда шли нерегулярно, примерно раз  в
неделю,  и  делали  около  двадцати  миль в  час  по  рельсам,  которые были
прикреплены к шпалам только костылями. Шпалы лежали прямо в песке-- каменный
балласт  еще  не был  уложен.  Большинство станций  были просто  хибарки,  в
которых жили  телеграфисты.  Все  предприятие  должно  было стоить более 175
миллионов долларов.
     Первый  большой город, куда мы приехали, был  Омск.  Поезд  должен  был
стоять там четыре  дня,  и мы хотели жить это  время  в  вагоне, но охрана и
проводник  (их здесь  не за  что винить) настояли на том, что  вагон следует
запереть.  Лишенные  таким  образом  крова,  мы  сняла  комнату  в гостинице
"Москва",  где мы должны были спать со  своими одеялами,  на голых матрацах,
так  как  простынь и одеял  в гостинице не было. У русских  путешественников
того  времени был обычай возить  с собой постельные принадлежности.  Матрацы
были  полны клопами, и наша первая  ночь была ужасна.  Мы  сметали клопов на