- Где же Владимирское, где Павловское училища?
  И Пальчинский лгал в ответ, уверяя, что в Зимнем дворце (где более
1000 комнат!) недостаточно места, чтобы вместить всех преданных Временному
правительству защитников Кишкина и Терещенко.
  Увидев меня, Пальчинский замахал руками: "Арестовать, арестовать!" -
и своей грубостью заставил меня обратить его внимание на необходимость
быть вежливей и приличней даже с арестованными. Это не помешало
Пальчинскому три часа спустя, когда я его арестовал, называть меня
почему-то "товарищ Чудновский". Под стражей в одном из коридоров дворца я
был сейчас же окружен толпой юнкеров, которые явно выражали свое недоверие
к сведениям Пальчинского, справлялись о действительном положении дел,
выражали свое нежелание оставаться в качестве пушечного мяса в Зимнем
дворце и уходили совещаться со своими товарищами. Увлекаемый толпой
юнкеров, я подошел к залу заседаний Временного Правительства, от которого
введенная в негодную сделку и обманутая молодежь хотела потребовать
отчета. Шествие было остановлено тем же Пальчинским. Ненадежный караул был
заменен другим, а с бунтующими Пальчинский вступил в переговоры.
  Юнкера потребовали немедленного моего освобождения, так как моим
задержанием наносился ущерб их честному слову. Они потребовали, чтобы их
немедленно выпустили из дворца, так как они не желают участвовать в
безнадежной игре и кровопролитии.
  Пальчинский долго пытался образумить мятежных защитников, но стук
прикладов о паркет был внушителен, и лица юнкеров не предвещали ничего
доброго.
  - Хорошо, я освобожу его.
  Но юнкера не сдавались:
  - Он должен уйти во главе нашей школы! Пальчинский подошел ко мне и
сказал:
  - Вы свободны и можете идти.
  Но я не мог доверять ему и ответил:
  - В вашу честь я не верю. Вы арестовали меня, несмотря на честное
слово, данное мне юнкером и офицером. Теперь вы прикажете всадить мне пулю
в спину из-за угла. Без конвоя юнкеров я не уйду.
  Прапорщик Миллер, офицер ударного батальона со смертными нашивками на
рукавах, внушавший мне доверие своим открытым взглядом, предложил вывести
меня на улицу. У меня не было времени ждать, пока соберутся
юнкера-ораниенбаумцы. Я попрощался с ними и дал им и юнкерам других школ,
бывшим тут же, слово, что те из осажденных, которые уйдут из дворца до
занятия его нами, получат немедленный свободный пропуск и конвой для
отправления на станцию и домой.
  Я был выведен прапорщиком Миллером из дворца через баррикаду, с
которой солдаты неизвестной мне части вели энергичную перестрелку с нашими
солдатами, матросами и красногвардейцами.
  Час спустя Зимний дворец покинули юнкера школы Северного фронта,
ораниенбаумцы, михайловцы, ученики инженерного училища и казаки, как
кажется, 14-го полка, всего около тысячи человек.

  Записки В. И. Ленина, которые он посылал то Подвойскому, то
Антонову-Овсеенко, указывали на медлительность и становились все жестче.
От плана бескровного переворота приходилось отказаться - Зимний не
сдавался, его нужно было брать штурмом.
  Подвойский решил встретиться с Антоновым-Овсеенко и вместе с ним
отправиться в цепи. В штабе действовавших против Зимнего отрядов, где он
думал встретить Антонова, его не оказалось, но комната была битком набита
людьми и являла собой довольно живописную картину. Рядом с солдатами в
поношенных шинелях, широкоплечими матросами, красногвардейцами стояли
озлобленные, с перекошенными лицами генералы в блестящих золотом мундирах,
знать, дамы света в бриллиантах и меховых манто, снятые с автомобилей и
карет. В воздухе плавали сизые облака табачного дыма. Аромат гаванских
сигар тонул в едком запахе самосада. Допрашивавший этих господ Еремеев
сказал, что Антонов на позициях.

  Приказ А. Ф. Керенского ј 344, Псков, 25 октября:
  "Наступившая смута, вызванная безумием большевиков, ставит
государство наше на край гибели и требует напряжения всей воли, мужества и
исполнения долга каждым для выхода из переживаемого родиной нашей
смертельного испытания. В настоящее время впредь до объявления нового
состава Временного Правительства, если таковое последует, каждый должен
оставаться на своем посту и исполнить свой долг перед истерзанной родиной.
Нужно помнить, что малейшее нарушение существующей организации армии может
повлечь непоправимые бедствия, открыв фронт для нового удара противника,
поэтому необходимо сохранить во что бы то ни стало боеспособность армии,
поддерживать полный порядок, охраняя армию от новых потрясений, и не
колебать взаимное полное доверие между начальниками и подчиненными.
Приказываю всем начальникам и комиссарам во имя спасения родины сохранить
свои посты, как и я сохраняю свой пост Верховного главнокомандующего,
впредь до изъявления воли Временного Правительства Республики.
  Приказ прочесть во всех ротах, командах, сотнях, эскадронах и
батареях и на судах и всех строевых командах.
  А. Керенский".

  Дверь комнаты распахнулась настежь, и в нее влетел Антонов-Овсеенко.
Он набросился с упреками на Благонравова за то, что тот долго не начинает.
  Кратко объяснив обстановку, Благонравов предложил пройти к орудиям.
Только что кончился дождь, члену ВРК и комиссару пришлось перебираться в
темноте через огромные лужи.
  Со стороны дворца слышалась сильная ружейная перестрелка, иногда в
нее вступали пулеметы.
  Павлов, осматривавший орудия, подтвердил все сказанное
артиллеристами. Даже при свете керосиновой лампы были заметны ржавчина и
отсутствие масла в компрессорах - стрельба сопряжена с огромным риском.
  Где-то рядом захлюпала грязь под ногами бегущего человека, и раздался
радостный возглас:
  - Товарищ Благонравов, где вы? Зимний сдался!
  Благонравову показалось, что земля ушла у него из-под ног - сказались
бессонные ночи. Антонов поддержал его и крепко сжал руку.
  Перестрелка не прекращалась, но все успокаивали себя мыслью, что
отстреливаются отдельные юнкера.
  В дежурной комнате к комиссару обратились два матроса и предъявили
записку за подписью члена ВРК Лашевича о том, что они артиллеристы и