средней школы повествуется об освобождении Пруссии в 1813 г. почти без
упоминания о русском 1812 годе, а упоминается о 1812 годе главным образом
лишь затем, чтобы пояснить, что если бы тогда не настала случайно морозная
погода, то Россию поминай как звали.

Что касается Англии, то ее положение было иное. Политически она от
Наполеона никогда не зависела, как зависел от него весь европейский
материк, но, разумеется, континентальная блокада была покончена русской
победой, и английские товары потоками хлынули во все страны Европы, так
долго закрытые. Случилось именно то, что предвидел Кутузов, бывший не
только замечательным стратегом, но и глубоким политиком, разговаривая с
Вильсоном между Красным и Березиной: гибель Наполеона пошла на пользу
больше всего именно Англии, а не какой-либо стране континента.
Экономическое главенство Англии, обусловленное ее промышленной революцией
XVIII в. и рядом других условий и не побежденное никакими отчаянными
усилиями всемогущего Наполеона пышно расцвело теперь на долгие десятилетия.
В частности русский экспорт, русский импорт, русская валюта оказались в
большой зависимости от Лондона. Английские купцы держали себя после падения
континентальной блокады в сношениях с русским правительством почти так же
самоуверенно и независимо, как представитель их интересов сэр Роберт
Вильсон в письмах к Александру и в разговорах с Кутузовым в 1812 г.



                                     2



Для самой России последствия Отечественной войны были также огромны. Не
морозы и не пространства России победили Наполеона: его победило
сопротивление русского народа.
Русский народ отстоял свое право на независимое национальное существование
и сделал это с такой неукротимой волей к победе, с таким истинным,
презирающим всякую шумиху героизмом, с таким подъемом духа, как никакой
другой народ в тогдашнем мире, кроме одного только испанского.

У русского народа оказалось больше физических сил и материальных
возможностей, и наполеоновские полчища в шесть месяцев растаяли и погибли в
России, а испанцы, несмотря на весь свой героизм (столь же бесспорный, как
и героизм русский), не могли все-таки, несмотря на огромную помощь со
стороны англичан, пять лет подряд избавиться от Наполеона и избавились от
него опять-таки только в 1813 г. в прямой связи с последствиями русского
двенадцатого года.

Русская народная война сказалась в героизме русских солдат на полях битв с
Наполеоном, сказалась в вооруженных выступлениях крестьянства против
завоевателя, в успешных усилиях русских крестьян заморить голодом великую
армию; испанская народная война должна была выражаться в самостоятельных
боевых предприятиях неорганизованных крестьянских масс. Героизма для этого
требовалось очень много, но все-таки результаты не могли быть такими
быстрыми и значительными, как если бы в Испании сохранились боеспособные
организационные кадры. В Испании они возникли далеко не с начала борьбы; в
России они от начала до конца существовали и наиболее целесообразно могли
использовать подъем народного духа.

Победа двенадцатого года вызвала столько справедливой гордости, столько
справедливой уверенности в себе, так потрясла сердца, вызвала такое
лихорадочное возбуждение умов, что некоторые современники уверяли, будто
после 1812 г. Россия стала какая-то "новая", вроде Москвы, которая делит
свою историю "до француза" и "после француза".

С двенадцатым годом связан и первый революционный порыв новейшей русской
истории - восстание 14 декабря 1825 г., - и не только потому, что некоторые
декабристы в двенадцатом году подняли оружие за Россию против Наполеона,
как в 1825 г. они подняли оружие за Россию против Николая.
Двенадцатый год понимался молодыми поколениями 1812 - 1825 гг. и
позднейшими как борьба за свободу, как избавление от того добавочного
иноземного угнетения, от тех новых цепей, которые нес с собой в Россию
Наполеон.

Могучий толчок, который победа дала русскому народу, отозвался на первом
пробуждении революционного сознания. Ленинская точная формула: "декабристы
разбудили Герцена", может навести и на другую мысль: "двенадцатый год - в
своих ближайших последствиях - пробудил декабристов".
Но эта формулировка не имеет той точности, какую имеет формула Ленина,
потому что мы должны говорить не только о 1812, но и о 1813, и о 1814, и о
1815 гг., когда война с Наполеоном продолжалась уже в Европе. Даже и годы
после Ватерлоо, после 1815 г., должны быть приняты во внимание, потому что
русские войска еще долго оставались во Франции.
Но именно победа двенадцатого года и повлекла за собой все эти последствия.
Не только декабристы увязываются с двенадцатым годом, - давно была
высказана мысль: "без двенадцатого года не было бы Пушкина". В таком виде
эта мысль звучит парадоксально. Мы знаем, что великие поэтические гении
родятся и процветают также и в эпохи национального унижения, а не только
национального величия: Данте, Гете Шиллер - достаточное тому
доказательство, но что поэзия Пушкина отразила в себе также и радостное,
гордое сознание могучей моральной силы родного народа, низвергшего
"тяготеющий над царствами кумир", это бесспорно. Что без двенадцатого года
Пушкин не был бы таким, каким он был, и говорил бы о России не так, как
говорил о ней, когда уже подобно Петру "он знал ее предназначенье", это
более чем вероятно.

Пушкин - это лишь один из примеров, которые тут можно привести. Вся русская
умственная культура, русское национальное самосознание получили могучий
толчок в грозный год нашествия.

"Не шумные толки французских журналов погубили Наполеона, - при нем и не
было никаких толков. Его погубил поход 1812 года. Не русские журналы
пробудили к новой жизни русскую нацию, - ее пробудили славные опасности
1812 года" [1], - писал Чернышевский.