возвращается из похода  на  Белград,  на  Родос  или  куда-то  там  еще.
Вздрогнула - и исчезло видение. Два их сына были с ними  и  между  ними,
третий был далеко, рядом со своим и  своих  братьев  смертельным  врагом
Мустафой. Как будет дальше? Страшный круг сужался, охватывал  ее  горло,
невозможно было дышать, ноги подкашивались,  казалось,  вот-вот  упадет,
лишится жизни, но не падала, продолжала  жить  и  твердо  шла  навстречу
султану,  гордо  подняв  свою  маленькую  головку,  легкая,   тоненькая,
стройная, будто та пятнадцатилетняя Хуррем, по белым  коврам  черногубой
валиде.
   Прикоснувшись к величию, она не испугалась, не бежала, не погибла,  а
сама пошла по пути величия и даже  достигла  невозможного  -  преодолела
величие.
   Султан снова сел в столице, а султанша продолжала ездить по Стамбулу,
присматривала  за  строительством,  принимала  послов,   писала   письма
властелинам Европы.
   Гасан-ага привез послание польского  короля.  Зигмунт-Август  прислал
султану янтарную трость с золотым набалдашником, а Роксолане меха, такие
пышные и мягкие, что она не  знала,  когда  будет  носить  их  в  теплом
Стамбуле.
   Гасан хотя и утомлен дорогой, но был довольный, бодрый, готовый снова
отправиться в землю, куда султанше не было возврата.
   - Имел беседу с королем? - спросила она его.
   - Как было велено, моя  султанша.  Расспрашивали  меня  без  конца  о
Стамбуле, о султане, о вашем величестве.
   - Все там сказал?
   - Все, ваше величество. Еще  и  от  себя  добавлял,  когда  возникала
необходимость.
   - И что же король?
   - Благодарил за вашу доброту и приязненность.
   - Просил о чем-нибудь?
   - О мире говорил. Обещал написать.
   - Написал. Да не так. Может, не понял твоей речи?
   - Ваше величество! Он  все  понял.  Но  боится.  Прикрывались  раньше
Украиной от орды, будет прикрываться и он. Так спокойнее. Да  и  что  он
может, если шляхта каждое слово  у  него  изо  рта  вынимает  и  обратно
вкладывает.
   - Но ведь он король!
   - Король не султан. Это только султан не боится никого, а его  боятся
все. Дрожь пронизывает их от самого слова "Стамбул". Я уже  так  и  этак
намекал, что султан теперь дальше от Стамбула, чем они сами, - верят или
не верят. Тогда я уже и вовсе напрямик. Дескать,  все  исламские  воины,
считающие разрыв с его величеством падишахом ужасными пытками, а разлуку
с войной источником  всяческих  страданий  и  неприятностей,  следом  за
августейшим стременем отправились в бесконечный  путь.  Нет,  говорю,  в
Стамбуле ни войска, ни султана, и можете попугать  Крым,  никто  ему  не
поможет. А они мне: "А султанша?" И пока я там с ними разглагольствовал,
татары перекопские вторглись, набрали множество люда  и  увели  на  свою
землю в рабство. Говорили, какого-то их князя Вишневецкого тоже полонили
и увели с собой.
   Роксолана была в отчаянии.
   - Поедешь к королю еще раз. Поговорю с  султаном,  и  поедешь  снова.
Расскажешь там все. Потому что никто ничего не знает.
   - Да там еще  и  послы  понаврали,  -  вздохнул  Гасан.  -  Нечего  и
говорить. Я им: у нас тут, мол, все  принадлежит  султану,  кроме  души,
которая собственность аллаха, а они мне: "А султанша?  Разве  султан  не
принадлежит ей? А если так, то кто же у вас выше?"
   И ей невольно вспомнился любимый псалом отца: "Окропиши мя иссопом, и
очищуся; омыеша мя, и паче снега убелюся" .  Последние  слова  чуть  было  не
повторила вслух. "И паче снега  убелюся".  Очиститься?  Как  очиститься,
защитить свое доброе имя, свою невиновность? И где взять  сил,  если  ей
нужно еще защищать сыновей своих, с которыми неизвестно что будет?
   - Повезешь послание королю, - сказала Гасану твердо.
   Снова писала от своего имени:

   "Пусть всевышний оберегает Его Королевское Величество  и  дарует  Ему
долгие годы жизни. Покорнейшая слуга сим  уведомляет,  что  Мы  получили
Ваше дружеское письмо, принесшее нам необычайную радость и удовольствие,
которые ни с  чем  невозможно  сравнить,  чтобы  описать  их.  Итак,  из
содержания письма Мы узнали, что Вы в добром здравии и  желаете  дружбы,
которую Вы засвидетельствовали Вашей искренней  подруге,  точно  так  же
засвидетельствовали и Вашу искреннюю  дружбу  и  благосклонность  к  Его
Величеству Падишаху, который является опорой мира, - как видите, я не  в
силах сравниться с Вами в выражениях. Пусть бог Вас оберегает и чтобы Вы
всегда были радостны и довольны. Как свидетельствует Ваше величественное
письмо, а также донесение, сделанное моим слугой Гасаном, знаки  дружбы,
выраженные ему Вашим величеством, обязывают мое сердце к  благодарности.
Я  поведала  обо  всем  Его  Величеству  Султану,  и  это  принесло  ему
неслыханное удовольствие, которое я  не  в  силах  Вам  выразить.  И  он
сказал: "Мы со  старым  королем  жили  как  два  брата,  и  если  угодно
всемилостивому богу, мы будем жить с этим королем как отец и  сын".  Вот
что он сказал и с  радостью  велел  написать  это  султанское  письмо  и
послать его к подножию Вашего трона с моим слугой Гасаном.  Итак,  пусть
Ваше Величество знает о том, что любым делом, которое оно будет иметь  к
Его Величеству Падишаху, я заинтересуюсь и скажу свое слово  хотя  бы  и
десять раз на добро и благосклонность к Вашему  Величеству,  считая  это
долгом моей благодарной души.
   В знак дружбы и с тем,  чтобы  письмо  это  не  оказалось  пустым,  я
посылаю Вам две пары сорочек и  штанов  с  поясами,  шесть  платочков  и
рушник, все в одном свертке. И пусть Ваше Величество простит мне, что  я
посылаю Вам эти строки, которые не заслуживают Вашего внимания, но  если
угодно богу, я и в дальнейшем хочу посылать их Вашему Величеству.
   На этом желаю Вам здоровья и расцвета во время Вашего правления.

   Покорнейшая слуга Хасеки Султанша".

   Снова появились в Стамбуле баилы Пресветлой  Венецианской  Республики
Бернардо Наваджеро, Доменико Тревизано, доносили своему сенату  о  силе,
которую обрела в Стамбуле Роксолана, о ее власти над Сулейманом. И долго
еще будут  пересказывать  это  донесение  и,  поверив  в  неограниченное
могущество Роксоланы, в галерее Питти во Флоренции поместят  ее  портрет