матери.
   На диване был принят совет Рустем-паши: Венгрия между Дунаем и Тиссой
остается турецкой землей (великий муфтий Мехмед Абусууд немедленно начал
составлять султанский фирман о судьбе венгерского райя),  а  Венгрия  на
восток от Тиссы с Эрделем передается  под  власть  Яноша-Сигизмунда  как
ленника султана с  ежегодной  данью  в  десять  тысяч  дукатов.  Великий
нишанджия  Мустафа-челебия  Джелал-заде  написал   синими   и   золотыми
чернилами фирман, который был вручен маленькому  королю.  Султан  клялся
пророком, своими предками  и  своей  саблей,  что  будет  держать  Буду,
охраняя малолетнего  короля,  и  отдаст  столицу,  как  только  настанет
соответствующее время. Когда должно было наступить это загадочное время,
никто не знал, а допытываться боялись. Обещаний Османы не придерживались
никогда, всегда исполняли только угрозы. Тем временем Изабеллу  с  сыном
поместили в Липе над Марошей: безопасней для всех.
   В лагерь к Сулейману прибыли послы от короля Австрии Фердинанда.  Сын
защитника Вены Никола Сальм и прославленный посол Сигизмунд Герберштейн,
который объездил всю Европу, дважды добирался даже до далекой Москвы,  о
чем написал большую книгу.
   Сулейман сидел под золотым чадыром, щит, булава, лук и стрелы  лежали
у его ног как символ могущества,  вельможи  полукругом  стояли  с  одной
стороны - Рустем впереди, с другой  стороны  стояли  имамы  во  главе  с
великим муфтием Абусуудом.
   Молодой  Сальм  почтительно  пропустил   вперед   старого   солидного
Герберштейна, тот опустился на колени перед султаном,  нагибался,  чтобы
поцеловать золотую полу кафтана падишаха, но не  мог  никак  дотянуться,
скосил налитые кровью глаза на толпу вельмож,  уставился  широкой  своей
седой бородой на Рустема, прокряхтел:
   - Да помоги же, ради бога!
   Султан, понимавший по-славянски, еле  заметно  улыбнулся,  наклонился
над послом и протянул ему для поцелуя руку.
   Герберштейн, кичившийся тем, что все его посольства  были  успешными,
самодовольно подумал, что и на этот раз он выйдет победителем, хотя  еще
никому это не удавалось с упрямым турком.
   Двенадцать слуг на увитых позолоченными гирляндами носилках  поднесли
султану  большие  часы,  изготовленные  по  чертежам  самого   покойного
императора Максимилиана. Ученый мастер показал, как нужно заводить  часы
и следить за механизмом. Об этом же говорилось и в книжечке, приложенной
к подарку. Часы указывали время, дни, месяцы и  движение  небесных  тел.
Подарок был в самом деле редкостный и ценный, но все же не стоивший всей
Венгрии, которую взялись выторговать у султана послы, обещая выплачивать
ежегодную дань в сто тысяч дукатов.
   Сулейман подозвал Рустема, велел ему:
   - Скажи им, что если пришли только для этого, пускай идут прочь. А не
уйдут - прогони.
   - Ты ведь славянин, стыдился бы! - попытался  пристыдить  Герберштейн
Рустема, когда тот, добавляя еще кое-что от себя, передал послам веление
падишаха.
   - Ты тоже славянин, а кому служишь? - огрызнулся  Рустем.  -  Оба  мы
изменники, только ты изменяешь за плату, а я за грехи свои, потому что я
не просто визирь и сераскер, а дамат, царский зять!
   Сам не ведая об этом, Рустем почти повторял  слова  султанши  Хасеки,
сказанные когда-то австрийскому послу Ласскому. А может,  рассказал  ему
об этом разговоре сам Ласский, которого султан вез с собой до самой Буды
и только оттуда, старого,  измученного,  больного,  отпустил  умирать  в
родной Краков, проявив неожиданное милосердие. Никто не  смог  объяснить
этот поступок султана, тем более что французский король добивался выдачи
коварного посланника  для  расправы.  Только  Рустем-паша  знал,  почему
Сулейман так размягчился душой.  Ночью  после  того,  как  изгнаны  были
австрийские  послы,  гонец  привез  из  Стамбула  два  письма.  Одно  от
султанши, другое от ее старшего сына Мехмеда.

МЕХМЕД

   Уже с малых лет его влекло на широкие просторы. Он -  в  триумфальной
золотой колеснице (или на черном коне, а конь весь в золоте и  рубинах).
Барабаны    бьют:    там-там-та-та-та.    Гигантское    голубое    небо.
Там-там-та-та-та. И недостижимые  горные  вершины  в  пречистых  снегах.
Тум-тум-тум. По дикой пустыне  -  тысячи  всадников,  тысячи  верблюдов,
черные  слоны  в  золотых  попонах.  Трум-трум-трум.  Мраморный   дворец
(красный мрамор)  на  краю  пустыни,  журчанье  воды,  гибкие  одалиски.
Там-там-та-та!
   От своего  воспитателя,  занудливого  Шемси-эфенди,  отмахнулся,  как
только вылетел на волю из клетки гарема, из-за ворот Топкапы и  переехал
в Эдирне, где был всевластным вали - наместником самого султана. Султану
Сулейману повезло от рождения. Был единственным сыном у Селим-хана, имел
крепкое здоровье, воспитатель ему был назначен еще султаном  Баязидом  -
мудрый Касим-паша, который в дальнейшем стал даже визирем, удержавшись в
диване до глубокой старости.
   Каждому из шах-заде, когда они  покидали  Топкапы  и  отправлялись  в
выделенные  им  султаном  провинции,  сразу   же   предоставлялся   свой
собственный двор: визирь, имам, дефтердар, нишанджия, поэт,  астролог  -
мюненджим, хаваши, янычары  и  конечно  же  гарем,  одалисок  в  который
подбирала сама султанша. Все, будто воинам суджук  в  поход.  Визирем  у
Мехмеда стал один из пажей блестящего дефтердара  Скендер-челебии,  тоже
Мехмед, названный Узун, то есть Длинный. Он отличился  вместе  со  своим
товарищем Ахмедом во время сюннета Мустафы, Мехмеда и Селима, когда  эти
пронырливые  воспитанники   Скендер-челебии   устроили   на   Ат-Мейдане
невиданный огненный  праздник.  Тогда  султан  заметил  обоих  способных
юношей, даровал им титулы беев, после этого уже не отпускал их от  себя,
имел возможность убедиться в  их  мужестве  и  жестокости,  которые  они
проявляли к врагам в битвах, и когда нужно было дать для Мехмеда визиря,
позвал  сына  и  спросил,  кого  бы  он  хотел  взять,  Мехмед-пашу  или
Ахмед-пашу. Шах-заде выбрал Мехмеда. Ахмед-паша был осторожный,  хитрый,
может, даже коварный, как  вода  под  тонким  льдом.  А  Мехмед  Длинный
наглый,  решительный,  нескрываемо  жестокий,  кровожадный,  как  хищный
зверь, и умом обладал острым, безошибочным, точным - все, о  чем  мечтал
бы для себя шах-заде. Длинный не скрывал ни от кого своих  привычек.  Не
для того учился в школе молодых янычаров, не  для  того  проходил  науку
жестокости и коварства у Скендер-челебии. Топтать,  рвать,  метать  -  и
вперед, вперед, проламываться сквозь чащи, сквозь живых людей,  несмотря