Еще никогда Османская империя не была такой  огромной.  В  наследство
Сулейману достались Анатолия и Румелия, Сирия и Египет, Мекка с  Мединой
и Греция, теперь стал он властелином Венгрии и Паннонии,  Черного  моря,
Армении, Грузии, Ирака, Йемена, всей Северной Африки, до самого Марокко,
его царство охватывало  почти  все  Средиземное  море,  простиралось  до
Каспия, Персидского  залива  и  Красного  моря.  Неограниченная  власть,
которой обладал султан над войском, помогала ему  побеждать  всех  своих
врагов, держать в послушании народ собственный и все завоеванные  земли.
В одной руке сабля, в другой - закон. Сулейман был убежден, что истина -
только одна и он ее пророк, мир порочен, и его долг обновить, очистить и
спасти его. Недаром ведь в Коране записано, что весь мир разделен на дар
аль-ислам - страны ислама - и дар аль-хард - страны войны. Непрестанно и
неутомимо должны были идти сыновья ислама на страны войны,  завоевывать,
и покорять их, и наводить там порядок.  А  порядок  -  это  законы,  это
обычаи и установления, от соблюдения которых никто не может  уклониться.
Железный порядок, выработанный в течение целых столетий владычества,  да
еще и  умноженный  на  тысячелетний  опыт  кочевых  орд,  где  все  было
целесообразно,  где  удерживалось  только  полезное  и  нужное,  а   все
несущественное, обременительное, вредное отбрасывалось последовательно и
жестоко, неминуемо должен был привести к  тому,  что  Османская  империя
своей прочностью превосходила все известное в деяниях человечества.  Все
должно было соответствовать своему назначению  в  этом  государстве.  От
султана до самого последнего раба, до самого препаршивого  пса,  который
плетется за караваном.
   Система  провинностей  и  признания  была   столь   запутанной,   что
человеческие  существа,  напуганные  и  обезличенные,  чувствовали  себя
такими ничтожными и бессильными, как муха  в  паутине.  Тут  действовала
доктрина, которую провозгласил некогда еще Платон, - о  необходимости  в
государстве гонений и издевательств. Человек сам по себе не представляет
собой  никакой  ценности.  Главное  -   государство,   которому   должно
подчиняться все  живое  и  неживое.  Рождаются  дети,  строятся  города,
погибают герои, реки текут, леса шумят, травы зеленеют, колосятся хлеба,
солнце сияет, луна светит - все для государства.
   Султан вел свое войско на  запад,  на  юг,  на  восток,  торжественно
провозглашая при этом, что несет  новым  землям,  лежащим  словно  бы  в
оцепенении,  законы,  законы  и  законы.  Предусматривается   ли   война
каким-нибудь правом, это  никогда  его  не  интересовало.  Война  просто
начинается,  вот  и  все.  Справедливость  должна  опираться  на   силу.
Бессильные  должны  принимать  законы   великих   с   благодарностью   и
покорностью. Каждой земле, краю,  провинции,  местности,  каждой  группе
верующих, племени, ремесленникам и земледельцам  -  свой  особый  закон,
именуемый решительным словом "канун".
   Еще  в  начале  царствования  Сулеймана  нишанджия  Сейди-бег  сложил
"Канун-наме султана Сулеймана", почти целиком  переписав  эту  книгу  из
"Канун-наме" Мехмеда Фатиха, завоевателя Царьграда, служившего Сулейману
самым  высоким  образцом.   Потом   великие   муфтии   Али   Джемали   и
Кемаль-паша-заде пополнили Сулейманову книгу законов,  а  его  последний
великий муфтий Мехмед Абусууд, который удержался при  султане  до  самой
его смерти, вместе со  своим  падишахом  неутомимо  дополнял  и  уточнял
"Канун-наме", так что Сулейман вошел в историю  под  именем  Кануни,  то
есть Законодатель.
   Почти  тысячелетняя  мудрость  собрана  была  в  праве,  утверждаемом
Сулейманом. Мудрые объяснения правил шариата имама Абу-Ханифы,  гробницу
которого отыскал и восстановил Сулейман  во  время  завоевания  Багдада,
учеников Абу-Ханифы Абу-Юсофа и  Шейбани,  "Мохтасар"  багдадца  Кодури,
"Хидайе" Бурханеддина  Маргианского,  "Мольтан  аль-абхор"  Ибн-Ибрагима
Халебского - на эти великие и мудрые собрания опирался султан, в  каждом
своем фирмане непременно отмечая, что фирман  согласован  с  шариатом  и
ранее  утвердившимися  канунами.  Одновременно  он  понимал,  что  людей
следует  успокаивать  не   столько   справедливыми   законами,   сколько
обещаниями создать  эти  законы,  ибо  обещание  всегда  привлекательнее
действительности. Для бедных закон - это утешение в тех  бедах,  которые
возникают от силы и гнета.  Для  завоеванных  это  обещание,  что  новые
властители будут милостивее предшествующих.
   В законе либо божество, то есть предрассудки, либо насилие,  то  есть
завоевание народов огнем и мечом. Царство аллаха достигается  терпением,
земные царства завоевываются силой. Умело смешать нужные султану  законы
с обычаями, полезными для жизни людей, - это  дает  обманчивое  ощущение
справедливости,  как  говорится  в  поговорке:   "Обещать   свечи   всем
угодникам, чтобы избавиться от напастей". Обычаи оставались неизменными,
кануны  множились.  Султан  не  отменял  прежних  законов,  а  неутомимо
выдумывал новые, будто стремясь утвердить истину, что  когда  невежество
царит в обществе, а беспорядок в умах, тогда  законы  плодятся  с  такой
силой, что их невозможно  не  только  применять  и  выполнять,  но  даже
прочитывать. Только черный люд и мелкие собственники подчиняются закону.
Богатые руководствуются собственными благами, а не законами.
   Государство ослабевает из-за живучести  зла.  Люди  на  первых  порах
считают его бесконечным, но достаточно им один раз найти  выход,  и  уже
невозможно  их   остановить.   Государство,   безгранично   разрастаясь,
одновременно ослабляется. А человек?  Любое  величие  относительно.  Кто
захватывает  львиную  долю,  озлобляет  и  вооружает  против  себя  всех
остальных.
   И тут начинает господствовать сила,  которая  выше  всех  законов,  и
называется она страх. Он первый сообщник султанской власти. Страх  перед
султанским всевластием держит в покорности всех, от великого  визиря  до
спахии.  Но  и  власть  падишаха   всегда   ограничена   страхом   перед
возможностью дворцового переворота, янычарского бунта и теми  пределами,
до которых доходит готовность подданных покоряться и платить подати.
   Сулейман изо всех  сил  прикидывался  справедливым  султаном,  охотно
ссылаясь на  пример  великого  Фатиха.  Мехмед  Завоеватель  никогда  не
обвинял неправедных судей, а просто велел сдирать с  них  кожу,  говоря:
"Если обрастут снова кожей, то простится  им  их  провинность".  А  кожу
велел выделывать и, набив хлопком, прибивать гвоздями в судах  и  писать
на них: "Без такой суровости правду в  царстве  ввести  невозможно.  Как
конь под царем без узды, так царство без грозы".
   Фатих ввел правило виновным  пить  шербет,  наклонившись  над  острым
мечом, приставленным к горлу. Жадному наведенный меч горло перережет,  а
праведный доведет свою речь  до  конца.  Нагих  преступников  бросали  в
темницу, где спрятана была бритва. Кто найдет бритву и зарежет  другого,