великана крепко взяли его под  руки  и  повели  во  двор  с  чинарами  и
кипарисами, наполненный вкусным  дымом  из  султанских  кухонь  и  дикой
музыкой,  которая  звучала  все  время,  пока  князь  с  его  не   очень
почтительным сопровождающим шел к третьим воротам Баб-ус-сааде -  Вратам
Блаженства, за которые никто,  кроме  султана  и  его  приближенных,  не
ступал.
   Зал приемов был сразу же за третьими  воротами.  Князя  почти  внесли
туда, он очутился в каких-то  золотых  сумерках  перед  широким  троном,
напоминавшим диван,  тоже  в  тусклом  сиянии  золота,  над  троном  под
сводчатым, в причудливых арабесках потолком был красно-золотой балдахин,
из-под  которого  свешивался  на  крученом   золотом   шнурке   огромный
кроваво-красный рубин,  посверкивавший  с  хищной  враждебностью,  будто
живое существо, а под этим рубином на широком троне, удобно и  изысканно
укутавшись в дорогие ткани, усыпанная бриллиантами, вся в зеленом сиянии
невиданных изумрудов, сидела маленькая женщина  с  ласковой  улыбкой  на
милом личике и с такой добротой, льющейся от нее, что  добычливый  князь
даже засомневался, туда ли его привели, и словно сделал движение,  чтобы
идти куда-то дальше, но был довольно  бесцеремонно  поставлен  там,  где
должен был стоять, а затем еще  и  немедля  наклонен  в  таком  глубоком
поклоне, что  только  и  мог  видеть  свои  красные  сафьяновые  сапоги,
которыми всегда так гордился, а теперь должен был их проклинать. Но даже
на свои сапоги не дано ему насмотреться -  его  сразу  же  поставили  на
колени и пригнули голову до  самого  ковра,  как  будто  эти  молчаливые
великаны хотели заставить его есть шерстяной ворс у подножия трона.
   Роксолана невольно вздрогнула, увидев этого  человека  в  красном,  с
золотыми пуговицами кунтуше,  с  холеным  лицом,  с  огнистыми  глазами.
Байда! Тот самый казак неразумный, который десять лет назад погиб  из-за
ее еще большего неразумия. Только этот постарше, в  слишком  уж  богатой
одежде и со взглядом каким-то пронырливым  -  неприятно  даже  смотреть.
Поэтому, преодолев первое содрогание  своего  сердца,  султанша  уже  не
мешала евнухам потешаться  над  ясновельможным  пришельцем,  давая  тому
возможность испить всю чашу унижения  и  позора,  которые  ждут  каждого
предателя.
   Однако  князь,  видимо,  не  очень   был   обескуражен   унизительной
церемонией, которой был подвергнут,  и  как  только  оперся  на  колени,
тотчас же метнул взгляд своих черных блестящих, как  у  собаки,  глаз  и
сочным голосом промолвил:
   - Припадаю к ногам великой султанши!
   У нее не было привычки держать людей перед собою на  коленях,  и  она
уже раскрыла было уста, чтобы велеть ему подняться  и  чувствовать  себя
свободно, однако сказала совсем другое:
   - Кто вы? Скажите о себе.
   - Естем Димитр Корыбут, князь Вишневецкий. Род мой ведет свое  начало
от самого святого Владимира, окрестившего Русь, ваше величество.
   - Так далеко? - удивилась Роксолана. - Разве  можно  проследить  свои
корни в такую даль?
   При этих словах передернулись плечи и вся фигура князя.
   - Ваше величество, этого не могут сделать люди подлого состояния,  но
люди благородные смотрят назад сквозь целые века!
   - Назад не вперед, - мягко заметила султанша. - Ибо кто может  знать,
что ждет его завтра или даже и сегодня до захода солнца.
   Намек был довольно мрачный, если вспомнить Соук-чешме, в которой моют
головы перед тем, как их отрубить, и  плоский  камень,  на  котором  эти
головы выставляют, будто кувшины для  просушки.  Но  султанша  сразу  же
перевела речь на другое, чтобы князь  не  уловил  в  ее  словах  никаких
угроз, от которых она всегда была безгранично далека.
   - Хорошо ли вас содержат в нашей столице? - спросила она.
   - Благодарю, ваше величество, - кивнул круглой  головой  князь.  -  Я
изведал ласку и от хана крымского, ленника великого  султана,  и  согрет
вниманием в вашей преславной столице, где имею свой двор,  своих  верных
людей и помощников и все необходимое для поддержания моего престижа.
   - Мне сказано, что вы проситесь в службу к великому султану?
   - Да, моя султанша.
   - Разве считаете, что у султана мало верных слуг?
   Вишневецкий снова встрепенулся, выпятил грудь.
   - Но не таких, как я, ваше величество!
   - Можете объяснить? - полюбопытствовала она.
   - Меня высоко ставят и сам король  польский  Зигмунт-Август,  и  царь
московский Иван, ваше величество.
   - Достаточно ли этого, чтобы предстать перед великим падишахом?
   - А еще я имею то, чего никто в мире не имеет ныне, моя султанша.
   - Что же имеет такое светлый князь?
   - Имею всю Украину в этой руке!
   И он взмахнул правой рукой,  и  Роксолана  заметила,  что  рукав  его
кунтуша унизан по краю крупными жемчугами, как у женщины.
   - Кажется мне, эта рука между тем пуста, - улыбнулась султанша.
   - Но она умеет держать меч!
   - Что же это за меч, что его может испугаться целая земля?
   - Ваше величество! Меч в  верной  руке!  Султан  Сулейман  давно  уже
должен был бы забрать всю украинскую землю в  свое  владение,  чтобы  не
лежала она пустошью, но не делает этого. Почему же?  Все  спрашивают,  а
никто не может ответить. Тогда  скажу  я.  Султан  не  берет  мою  землю
потому, что нет человека, который исполнял бы  там  его  волю.  А  таким
человеком могу стать я, Димитр Корыбут, князь Вишневецкий. Dixi !
   Ясновельможный   бродяга   подчеркивал   еще   и    свою    латинскую
образованность, словно бы кичась перед султаншей и намекая на ее слишком
уж  простое  для  ее  нынешнего,   высокого   положения   происхождение.
Разумеется, она могла бы  надлежащим  образом  ответить  на  эту  жалкую
княжескую образованность, но не  это  занимало  ее  в  данный  момент  -
ужаснулась совпадению мыслей своих и этого пришельца, почти  повторенных
им в словах, которые еще недавно произнесены были во время ее  беседы  с
Гасаном. Потому она  тут  же  одними  глазами  спросила  верного  своего
Гасан-агу: неужели передал князю ее мысли,  призвал  его  в  Стамбул?  И
Гасан точно так же глазами безмолвно ответил:  нет,  не  говорил  никому
ничего, а  этого  человека  никто  не  призывал,  не  приманивал  -  сам
прибежал, как бездомный пес.
   Но  это  не  успокоило  Роксолану.  Наверное,  есть  вещи  о  которых
запрещено думать. Ибо подумаешь ты  -  подумает  об  этом  и  кто-нибудь
другой. Жестокая жизнь научила ее никому не верить. Даже  богу,  хотя  к
этому приучена была от рождения. Люди гибнут чаще всего не от  слабости,