Это письмо не тронуло ее сердце. Ни похвала ее достоинств, выраженная
строками из Низами, ни султанское милосердие. Если бы он  был  таким  же
милосердным к ее сыновьям и к ней самой! Он и его бог.
   Так кто же господствовал над ее судьбой?  Бог?  Но  почему  он  такой
немилосердный? Дьявол? Но зачем он дал ей вознестись? Люди?  Они  мешали
всем силам, добрым и злым, и делали это неразумно и  преступно.  Ангелы?
Их она никогда не видела и не верила в то, что они  существуют.  Что  же
тогда остается? Случай? Нет, она сама,  ее  воля,  ее  отчаяние.  Каприз
судьбы? Султан всю жизнь шел через кладбища, она  вынуждена  идти  через
могилы своих детей и могилы своего народа. Неизбежность, от которой  она
хотела  спастись,  даже  сменив  веру,  будто  султанскую   одежду   или
украшения, которые она меняет по пять и по десять раз на  день.  А  чего
достигла? Никуда не денешься, не убежишь от своих начал, своих  истоков,
ибо человек начинается как река, но от воды отличается тем, что обладает
памятью  -  этим  величайшим  наслаждением,   но   и   тягчайшей   мукой
одновременно.
   Может, и в Софию ходила, чтобы спастись от  воспоминаний,  спрятаться
среди величия и святости. Шла сюда упорно, несла свое одиночество,  хотя
и знала, что София не прячет от просторов  земли  и  неба,  от  ветра  и
облаков, от журчания вод и людских голосов, от клокотания крови и  тихих
смертей, - здесь все словно бы  продолжается,  сгущается,  обретает  еще
большую силу, но все это для тела, а  не  для  души,  ибо  душа  все  же
находит здесь хотя бы краткую передышку и выражает  недовольство,  когда
ее снова пытаются отбросить в пережитое, не хочет безумного  возврата  в
прошлое,  где  толпятся  призраки  и  подавленные  страхи,  бестелесные,
изъеденные ржавчиной времени, но все равно до  сих  пор  еще  жадные,  с
алчно разинутыми пастями в ожидании новых жертв. Она  не  хотела  больше
приносить жертв и знала, что придется делать это снова и снова, ибо  что
такое вся ее жизнь, как не сплошная жертва?
   Могучие лучи света падали косыми снопами на гигантский красный ковер,
расстеленный в мечети. На михрабе  зеленым,  желтым,  голубым,  розовым,
бирюзовым цветом сверкали витражи. Все здесь было знакомым и  все  таким
необычным, будто видела впервые.
   Безбрежный простор внутри  святыни.  Четыре  главных  столпа  создают
прославленный четырехугольник, на который положены вверху арки с крытыми
углами. Купол покоится на этих арках, нависает над мечетью  божественной
сферой. Ритм  округлостей  поднимается  выше  и  выше,  охватывает  тебя
непобедимо и поднимает в центральную сферу, широкую, как купол звездного
неба, как самое творение. Боковые нефы и абсиды отделены от центрального
пространства пятнадцатью колоннами из зеленого  крапчатого  мрамора.  На
одной из них след от копыта Фатихова коня высоко над  полом,  еще  выше,
почти на недосягаемой высоте, след от руки Завоевателя и косой  шрам  на
колонне, как утверждают имамы, след от удара Фатиховой сабли. Что это за
конь был, оставивший след от своего копыта на мраморе,  правда  это  или
выдумка, не все ли равно? Может, церковь была так завалена трупами,  что
Фатих ехал по ним чуть ли  не  под  сводами,  а  был  он  так  жесток  и
немилосерден ко всему сущему, что рубил даже камень. Какое ей теперь  до
всего этого дело?
   Медленно шла по красному,  как  кровь,  бесконечному  ковру,  ежилась
боязливо от лавин света,  падавших  сверху  с  такой  силой,  будто  они
задались целью уничтожить и все живое в храме, и  самый  храм,  блуждала
наугад с почти закрытыми глазами, натыкалась на  могучие  четырехгранные
столпы, шла дальше, обходила зеленые колонны и  поставленные  в  глубине
абсид красные порфировые. Какого  цвета  ее  воспоминания?  Когда  Гасан
возвратился после своего второго  путешествия  к  польскому  королю,  он
говорил только о красках. Так, будто  околдован  был  человек.  Султанша
ждала, что скажет ее посланник о  переговорах  с  Зигмунтом-Августом,  а
Гасан бормотал о каких-то сапфирах,  изменяющих  свой  цвет  при  закате
солнца, о бриллиантах и изумрудах, сверкающих даже в  темноте,  о  цвете
золота и сиянии серебра в  королевском  скарбеце  .
   - К чему это ты? - прервала Гасана Хасеки.
   Но он упрямо возвращался к  тому,  как  сам  каштелян  краковский  по
велению короля целую неделю показывал ему замки, обстановку, гобелены  и
клейноды  коронные, и  в  самом  деле
было там на что посмотреть, видел он все пять золотых королевских корон,
яблоки,  берла  ,  одеяния   коронационные,   троны,
множество крестов, аксельбантов, цепочек, нарядов драгоценных, перстней,
мечей, сабель, ремней, сбруй, шишаков,  штурмаков,  стилетов,  пугиналов
, пуклеров , шкатулок,
подносов, златоглавов, коберцев...
   Она все же прервала это бессмысленное перечисление и спросила, сказал
ли он королю все то, о чем она велела.
   -  Моя  султанша,  -  сказал  Гасан,  -  король  показывал  мне  свои
сокровища.
   Она гневно прищурила глаза.
   - И все?
   - Ваше величество, король убит горем.
   - Горем? Каким? Отчего?
   -  Умерла  его  любимая  жена,  королева  Барбара,  и  мир  для  него
помрачнел.
   - Отчего же она  умерла?  -  тихо  спросила  Роксолана,  которую  это
известие огорчило так, будто речь шла о ее собственной  смерти.  Ведь  у
нее было так много общего с Барбарой Радзивилл, разве что больше  мук  и
больше величия, сомнительность которого  известна  только  ей  самой.  А
Барбара умерла, собственно, и не изведав настоящего величия, не имея для
этого достаточного времени,  ведь  для  всего,  оказывается,  необходимо
время.
   - Какая-то странная болезнь. Никто и не знает.  Хотя  злоязыкие  люди
шутят, что умерла от  того,  чем  грешила.  Король  не  отходил  от  нее
несколько месяцев, на руках у него и умерла.  Теперь  неутешен  в  своем
горе. Хотел меня как-то развлечь, вот и  велел  показывать  клейноды  да
сокровища свои. Теперь у него еще  сила  на  севере  появилась.  Великий
князь московский Иван назвался царем и добивается, чтобы король  признал
за  ним  этот  сан,  а  король  заупрямился.  Шлют  послов  друг  другу,
пререкаются из-за одного слова, как  маленькие  дети,  -  будто  не  все
равно, кто как  называется.  Важно  не  название,  а  сила.  Сила  же  у
московского царя, говорят, родилась такая, как грозный ветер, -  сметает
все на своем пути. Шах Тахмасп послал в дар Ивану  слона,  и  когда  эту
тварь поставили перед троном молодого царя,  царь  пожелал,  чтобы  слон
поклонился ему, а слон как стал, так и стоял. Тогда царь,  разъярившись,