о юрюке, который превзошел умом всех вельмож Стамбула. Собрал,  мол,  их
всех султан и загадал загадку: в двадцать - тигр, в тридцать  -  лев,  в
семьдесят - корова, в восемьдесят - курица, в девяносто - яйцо. Никто не
мог отгадать. А юрюк  из-под  Коньи,  прослышав  о  султанской  загадке,
приехал в Стамбул, явился во дворец  к  падишаху  и  объяснил,  что  его
величество султан, изображая течение  человеческой  жизни,  намекает  на
свою старость. Султан обнял юрюка и сделал его своим великим визирем.
   Баязид не без тайной мысли пересказал ихтиярам хадис пророка. Спросил
пророк правоверных вот так, как спросил бы он их: "Как вы  будете  вести
себя тогда, когда эмир будет как лев, судья - как облезлый волк, купец -
как ворчливый пес, а правоверный между ними  -  как  напуганная  овца  в
отаре, нигде не нашедшая  себе  пристанища?!  Что  должна  делать  овца,
находясь рядом со львом, волком и псом?"
   Ихтияры молчали. Потом позвали бедного чабана, сказали ему о  Баязиде
и спросили, что бы он мог поведать султанскому сыну. У чабана не было  с
собой никакого имущества, кроме герлыги - пастушьего посоха.  Он  прижал
герлыгу к груди и запел: "Ох, герлыга, гердыга, горе нам с тобой!  Сорок
трав и цветов сорвал я в горах, я искал  медоносные  цветы,  на  которые
садятся пчелы, я искал травы, из которых Лукман -хеким изготовляет целебные  лекарства.  Я
хотел тебя, овечка, накормить,  как  невесту,  я  так  трудился,  а  что
заработал? Не овец, а вшей!"
   Затем ихтияры  спросили  шах-заде,  известно  ли  ему,  кого  османцы
считают самыми плохими среди людей, плодов и животных. Юрюк, ярик и каз,
то есть кочевника, сливу и гуся.
   Баязид посмеялся и сказал, что именно об этом он и ведет речь.  Разве
правда на этом свете неминуемо должна быть  в  нищете?  Прозябать?  Даже
верблюд смердит и ревет, когда его долго не кормят и не поят.
   Ихтияры мудро поглаживали бороды. Этот шах-заде в самом деле не похож
на всех тех, кто когда-либо забредал в  эти  забытые  аллахом  земли  из
пышного Стамбула. Он не стремится, чтобы его боялись  и  ненавидели.  Он
хочет, чтобы его любили. Но он сын властелина и сам  когда-нибудь  может
стать властелином, значит, хорошо знает, что верблюда,  когда  он  ревет
или не слушает, бьют всегда по шее, потому что это место самое уязвимое.
А бедняков, когда они бунтуют, бьют по  голове.  Разве  не  приходили  к
бедным юрюкам святые люди, каждый из которых  объявлял,  что  он  пророк
Махди, царь, который скрывался и теперь возвращается? Их имена сохранены
в памяти простого люда навсегда. Нур Али,  шейх  Джеляль,  Баба  Зюннун,
Донуз-оглан, Вели-Халифе, Календер-шах, Шюглюноглу Коджа. Много их было.
А где они? Повешены в Сивасе, в Токате, в Конье и Кайсери. Посему  юрюки
говорят: "Лучше нападать на караван, чем бунтовать против  султана".  Он
султанский сын, их почетный гость, они ничего не  имеют,  чтобы  почтить
его, как  должно,  потому  хотели  бы  преподнести  ему  подарок,  чтобы
заверить в своей преданности великому падишаху, да продлит аллах его дни
на земле.
   Баязид поинтересовался, что они хотят ему преподнести.
   Ихтияры сказали, что у  них  есть  гарам-заде,  то  есть  проходимец,
жулик, которого они купили всего лишь несколько  дней  назад  у  племени
тава, потому что тава на  звон  золота  поворачиваются  так,  будто  там
Мекка. Этот гарам-заде хотел  взбаламутить  племена  против  всемогущего
султана, он пытался это делать даже здесь, будучи купленным  за  кошелек
старого серебра, наверное, это очень опасный преступник.
   Баязида повели в овечью  загородку,  и  там  в  углу,  среди  овечьих
катышей, в липкой жиже, он увидел связанного грязными ремнями  человека,
будто  две  капли  воды  похожего  на  убитого  шах-заде  Мустафу.  Даже
поверженный в  грязь,  связанный  сыромятью,  в  изорванной,  но  еще  с
остатками богатства одежде, он был величествен, по-своему великолепен, и
непонятно,  как  поднялась  рука  у  этих  убогих  людей  на  это  явное
могущество.
   - Почему же вы его так, к овцам? - спросил Баязид.
   - А где же беречь?  -  ответили  ихтияры.  -  Племя  всегда  в  пути.
Зинданов у нас нет.
   - В Токате тюрьма для государственных  преступников.  Можно  было  бы
послать его туда.
   - До Токата далеко. Да и не отдадим его никому, потому  что  он  наш.
Сказано ведь, что купили у тава.
   Баязид обошел загон, приблизился к связанному.
   - Кто ты? - спросил Баязид.
   - Мустафа, - ответил тот.
   - Мустафа мертв.
   - А кто видел его мертвым?
   В самом деле, кроме султана, дильсизов и Зала Махмуд-паши,  никто  не
видел. Никто даже не  знает,  где  похоронены  останки  шах-заде,  иначе
янычары выкопали бы тело и сделали своим султаном мертвого.
   - Не знаю, кто ты и откуда, но затеял это  ты  напрасно,  -  спокойно
промолвил Баязид. - Недоброе это дело...
   - А я знаю,  что  ты  шах-заде  Баязид,  и  поражен,  как  ты  можешь
допустить, чтобы я лежал пред тобой в этой грязи, да еще и связанным.
   - Если бы я сюда не заехал, ты лежал бы, наверное, еще дольше.
   - Но ты заехал и стоишь надо мной.
   Баязид обернулся к ихтиярам и сказал, чтобы развязали гарам-заде.  Те
ответили, что развязать, конечно, можно, почему бы и не развязать,  если
велит сам шах-заде, да благословит аллах его доброе сердце и пусть глаза
его никогда не видят людской неволи и людских страданий: разве же  не  к
каждому придут после смерти черные ангелы Мункир и Накир  и  не  каждого
станут истязать, допытываясь о грехах? Да  и  для  них  самих  один  вид
человека, лишенного возможности и  способности  свободно  передвигаться,
человека, так тяжко угнетенного  и  обездоленного,  разве  не  тягчайшее
наказание? Для их глаз это такая же мука, как увидеть  тот  день,  когда
небо расколется и станет желтым, как кожа,  и  когда  горы  сдвинутся  и
станут как шерсть, а потом развеются  и  станут  миражем.  Но  ведь  они
хорошо знают, какие поступки следует считать дозволенными  человеку,  то
есть халал, а какие запрещенными - харам  -  или  и  вовсе  негодными  -
макрух.  Этот  человек  хотел  поднять  племена  против  его  величества
султана, пусть аллах дарует ему многолетие и благополучие. И  когда  же?
Когда могучий падишах со своим непобедимым войском  стоит  рядом  и  его
карающая рука нависает над всеми сыновьями  дорог  и  странствий,  пусть
никогда не укорачивается эта рука и пусть защитит  нас  от  страха.  Вот
почему этот человек пребывает в состоянии  законном,  развязать  же  его
будет беззаконием.
   - Хорошо, - сказал Баязид, терпеливо выслушав хитрых  мудрецов,  -  я