В ответ она прочла из стихотворения Муханнабби:

   Не в малых, лишь в больших делах
   Героем станет муж,
   В ничтожном деле - смерти страх,
   В великом - смерти вкус.


   Утро не принесло им ничего, день также.  Они  выходили  из  куббеалты
только по нужде. Про сон забыли, еду им носили с султанских кухонь прямо
в зал заседаний дивана. Вести были неутешительные. Султан был словно  бы
и  живой,  но  в  сознание  не  приходил,  значит,  существовал   и   не
существовал. Эта неопределенность не  давала  возможности  прибегнуть  к
решительным  действиям,  тем  временем  Роксолана  должна  была  сломить
нерешительность Ахмед-паши. Не героизм, не благородство и не  коварство,
а только отчаяние толкнуло  ее  на  заговор  против  султана.  Не  могла
смириться с мыслью, что султаном станет Селим, а не ее  любимый  Баязид.
Селим равнодушен, а все равнодушные жестоки. Он исполнит кровавый  закон
Фатиха, убьет своего брата и всех его маленьких сыновей,  и  у  него  не
дрогнет сердце. А Баязид послушает несчастную  мать.  Он  не  убивал  бы
своего брата, даже став султаном. У  него  доброе  сердце.  Даже  собаки
чувствуют его доброту и всегда бегут за ним целыми  стаями,  стоит  лишь
ему выехать на улицы Стамбула.
   Ахмед-паша пугливо шептал:
   - А воля великого султана?
   - Она могла бы еще измениться, если бы не такая внезапная смерть  его
величества. Эта смерть может принести неисчислимые страдания для всех. Я
уже вижу кровь, которая  течет  между  тюрбанами  и  бородами.  И  вашу,
садразам, кровь тоже. Разве она вас не пугает?
   Но Ахмед-паша колебался, допытывался, канючил. Если  шах-заде  Баязид
станет  султаном,  то  что  же  тогда  будет  с  шах-заде  Селимом?  Она
насмешливо поднимала брови на этого человека, терпеливо  объясняла  ему.
Речь идет прежде всего о нем самом. О том, чтобы он и  дальше  оставался
великим визирем.  Это  возможно  только  тогда,  когда  будет  упразднен
навсегда Соколлу и когда Баязид станет  султаном.  Шах-заде  Селима  тем
временем нужно будет отправить под надежной охраной (чтобы ему никто  не
причинил зла) в летний султанский дворец  на  Босфоре.  Рустем-паша?  Он
дамат, этого достаточно. Отныне она уже не  султанша,  а  валиде.  И  не
султан над нею, как было до сих пор, а она над султаном, потому  что  он
ее сын, а она  его  мать.  Она  равнодушна  к  власти,  но  благополучие
государства и всех земель и люда в них превыше всего.
   Так прошли еще день и ночь. А перед  началом  следующего  дня  явился
главный султанский врач Рамадан и сообщил:
   - Великий падишах вернулся к жизни!
   -  Неправда,  -  тихо  промолвила  Роксолана,  чувствуя,   как   миры
обрушиваются на нее, хороня ее маленькое тело под  своими  обломками.  -
Этого не может быть!
   - Султан попросил пить и спросил о вас, ваше величество.
   Она долго сидела, оцепенев, потом сказала:
   - Султан уже не может возвратиться  к  жизни.  Слышите?  Его  следует
считать мертвым!
   Встала и направилась к выходу из куббеалты. На  пороге  остановилась,
подозвала к себе Баязида, торопливо зашептала ему в лицо:
   - Бери своих людей и мчись к тому самозванцу.  Привезешь  его  голову
султану, будешь помилован. Не медли, пока еще  можешь  выйти  за  ворота
Топкапы и Стамбула. О, если бы у тебя тоже был двойник! Послать двойника
к двойнику, и пусть бьются. Но выхода нет, должен ехать сам.
   - А вы, ваше величество? - испугался он за нее.
   - Останусь здесь. Защищать твою жизнь. И свою.
   Он ухватил мать за руки.
   - Как же? Как?
   - Так, как делала это до сих пор. Ибо  нужна  детям  только  в  муках
моих.
   Ахмед-паша начисто растерялся. Попробовал было задержать  возле  себя
Рамадана, якобы  расспрашивал  о  состоянии  здоровья  падишаха,  а  сам
надеялся, что без мудрого араба все там произойдет само собой  и  султан
покинет этот мир окончательно. Однако и задерживать слишком долго  врача
не  решался,  чтобы  не  догадались  о  его  преступном   намерении,   в
особенности если учесть, что громадный кизляр-ага, проводив  султаншу  в
ее покои, посматривал  на  садразама  без  особого  доброжелательства  в
босняцких глазищах. Был точно таким же босняком, как и  Мехмед  Соколлу.
От этих людей не жди милосердия.
   Наконец великий визирь принял решение сам пойти в  султанские  покои,
чтобы  приветствовать,  если   представится   такая   возможность,   его
величество падишаха с выздоровлением и немедленно  разослать  гонцов  по
столице с благой вестью.
   Его никто не  задерживал,  а  он  не  задерживал  больше  возле  себя
султанского врача.
   И еще прошло три дня и три ночи после того, как султан раскрыл  глаза
и спросил о Хасеки. Она не пришла к нему, и он больше не звал  ее,  хотя
смерть и отступила от него окончательно. Был ли он еще слишком  немощным
или уже почуял ее измену? Может, теперь думает над тем, как покарать ее?
Однако  легко  судить  измену  государственную,  но  как  судить  измену
людскую? И кто бы мог ему раскрыть ее неверность?
   Сожалела, что нет рядом с нею преданного Гасана. Тот бы принес ей все
вести, добрые и злые, а при необходимости защитил бы ее от опасности,  и
если б оказалось, что и он бессилен, то хотя бы своевременно предупредил
ее. Но теперь она должна была полагаться только на собственные силы и на
счастливую судьбу.

СЛУЧАЙНОСТИ

   Ничто на свете не может затеряться, только порой  бывает  трудно  его
найти.
   Вот так сохранился в людской сумятице Топкапы евнух Кучук, тот  самый
жалкий поваренок, которого двадцать  лет  назад  поймали  на  Босфоре  с
крадеными баранами и поставили ночью перед беспощадными глазами великого
визиря Ибрагима. Давно уже исчезла  даже  память  о  некогда  всемогущем
греке,  сколько   погибло   людей   прекрасных,   ценных,   благородных,
разрушались города, порабощались целые земли,  уничтожались  государства