чем подумала и что надумала. Окна  в  гареме  были  двойными,  с  такими
широкими  промежутками  между  разноцветными  стеклами,  что  там  могли
залегать евнухи,  подглядывая  и  подслушивая,  оставаясь  невидимыми  и
неведомыми.  Всю  добычу  евнухи   должны   были   относить   повелителю
кизляр-аге, но кто же мог знать,  все  ли  принесено,  все  ли  сказано,
потому Кучук  за  жирный  кусок  всегда  мог  купить  себе  утаенное  от
кизляр-аги,  от  самого  султана  и  наслаждался  своим  знанием,  своей
безнаказанностью и скрытой властью.
   Живя под постоянным страхом и осознанием тайной власти над султаншей,
ожидая  и  не  имея  сил  дождаться  угрожающего  посланца  от  мертвого
Ибрагима, Кучук постепенно начинал ненавидеть Хуррем. Первые свои доносы
на нее он делал равнодушно, не испытывая никаких чувств к султанше, даже
не завидуя ей, как другие, сам не веря ни  в  ее  колдовство,  ни  в  ее
коварство. Но чем дальше, тем больше проникался теперь  тупой  и  тяжкой
ненавистью к этой неприступной женщине, считая, что  все  его  несчастья
начались по ее вине и нынешнее его угрожающее состояние -  это  тоже  ее
вина. Холодная и терпеливая ненависть переживает любую  другую  страсть.
Кучук давно уже понял, что никто не  придет  по  его  душу,  потому  что
Ибрагим, судя по всему, никому не сказал о своем доносчике с  султанских
кухонь; уже сменился после грека и один  великий  визирь,  и  второй,  и
третий, и, как началось это еще при Ибрагиме, Кучук готовил для них пищу
и сам следил, как подается  она  садразаму,  уже  смеялся  над  прежними
своими страхами и часто, запершись в  своем  закутке,  выкладывал  перед
собой белый бараний череп, насмешливо обращаясь к  нему:  "Ох,  Ибрагим,
Ибрагим, минуло твое мясо! Глаза  твои  выскочили,  уши  твои  отрезаны,
осталась одна лишь кость!" Должен был еще добавить: "Когда-то и  с  нами
такое будет!", но тут же прерывал свою речь. Пусть умирает кто угодно, а
он будет жить, он хочет жить! Продолжал подслушивать, собирать  сплетни,
наветы, с годами добился такого совершенства в своем  проклятом  ремесле
слежки и накопления тайн, что чувствовал себя  чуть  ли  не  всемогущим,
зная обо всех все скрытое и открытое, без конца повторял про  себя  59-й
стих из шестой суры Корана. "У него - ключи тайного; знает их только он.
Знает он, что на суше и на море; лист падает только с его ведома, и  нет
зерна во мраке земли, нет свежего или сухого, чего не было  бы  в  книге
ясной".
   Некоторое  время  Кучук  наслаждался  скрытым  состязанием  с  людьми
Гасан-аги, которые собирали отовсюду вести, чтобы нести их султанше,  не
ведая, что в огромном пространстве Топкапы живет  маленький,  незаметный
ахчи-уста, который тихо, но упорно собирает вести о султанше. Зачем? Для
кого, для какой надобности? Теперь уже не знал и сам. Наслаждался  своей
тайной,  потом  почувствовал  какое-то  словно  бы  беспокойство,  затем
наступила  обескураженность,  а  с  течением  времени  пришла  настоящая
болезнь. Все, что попадает в человека, должно усваиваться, превращаться,
оставлять после себя поживу, а ненужное должно удаляться, иначе смерть.
   Кучук с ужасом  осознал,  что  он  только  собирает,  пряча  в  себе,
собирает уже долгие годы, ни с  кем  не  делясь,  нагромождает  в  своей
памяти словно бы для самого себя, для собственной  утехи,  в  безбрежной
гордыне своей сравнивая себя с самим аллахом: "Не постигают его взоры, а
он  постигает  взоры..."  Много  лет  неразумно  гордился  он  тем,  что
выслеживает каждый шаг могущественнейшей женщины в империи,  наслаждался
от мысли о своей  исключительности,  о  своей  неповторимости,  о  своем
превосходстве.  Живился  вестями  редкостными,  особенными,   отбрасывая
общедоступное, точно так же как султан и вельможи  позволяют  себе  есть
мясо, жаренное на огне, потому что оно обладает более изысканным вкусом,
хотя и теряет половину своей ценности. А вареное мясо, хотя и  сохраняет
в себе все свои питательные качества, испокон веков считалось едой рабов
и черного люда - вот почему он отдавал предпочтение жареному, опаленному
диким огнем тайных знаний, и с жадностью пополнял их запасы, не зная  ни
меры, ни передышки.
   Но ни от чего не освобождался Кучук, ничего не сгорало, все оседало в
нем, как камень, как  свинец,  отравляло,  душило,  разило  нечистотами,
дымилось, клубилось адским  дымом.  Накопленные  в  нем  доносы  рвались
наружу, как вырывается из человека все лишнее и ненужное.  И  чувствовал
он уже себя будто неживым, несуществующим. С тоской посматривал на своих
помощников по кухне, завидовал их спокойствию  и  беззаботности.  Внешне
жизнь  была  для  него  цепью  томительных  обязанностей,  опостылевшего
повседневного  труда,  а  на  самом  деле  каким  же  все  это  казалось
благородным в сравнении с тем, что творилось в его падшей душе!
   Может, так и скончался бы этот человек, собственно и  не  зародившись
для  жизни  и  мира  в  своей  бессмысленной  затаенности  и  бесцельной
преступности, если бы не случай с султаном Сулейманом  во  время  пышной
встречи, подготовленной ему султаншей и их зятем Рустем-пашой.
   Султан лежал без  сознания  в  своих  покоях,  может,  даже  мертвый,
султанша с сыном Баязидом и  великим  визирем  Ахмед-пашой  заперлись  в
куббеалты и никого туда не пускали, хотя все догадывались: советуется  с
сыном и садразамом, как захватить власть,  кого  устранить,  кому  снять
голову, на кого положиться, кому не верить.
   Но какие бы тайны ни были у людей и какими бы высокими делами ни были
заняты эти люди, вечно не будут сидеть  они  без  еды,  вынуждены  будут
допустить к себе тех, кто должен их накормить,  -  так  Кучук  по  праву
ахчи-уста  великого  визиря  все  же  пробрался  в  куббеалты  вместе  с
подносчиками яств и напитков,  распоряжался  там,  покрикивал  на  своих
помощников, выказывал почтительность к  высоким  лицам,  перед  которыми
оказался, и хотя не раз был с позором изгнан Баязидом, все же  улавливал
то слово, то взгляд, то даже молчание и, добавляя из своих  неиссякаемых
запасов тайных  слежек,  подозрений  и  подлостей,  уже  не  сомневался:
"Заговор". Собственно, он не слышал ни единого слова. И никто из евнухов
не мог прийти ему на помощь. Потянул носом в куббеалты - вот и  все  его
знания. Но разве дьявол не знает о боге во  сто  крат  больше,  чем  все
святые? Кучуку уже слышались слова,  даже  невымолвленные,  из  простого
разговора Роксоланы и Ахмед-паши о садах Топкапы  сами  собой  слагались
слова угрожающе-преступные: "Нужно  свалить  старое  дерево  и  посадить
новое". Заговор, заговор! Ничто не  существует,  пока  оно  не  названо.
Кучук  был  уверен,  что  султанша  плетет  заговор   против   падишаха,
сообщников не надо и искать, они рядом  с  нею,  теперь  следует  только
назвать это, раскрыть, донести его  величеству  -  и  раздвоенная  жизнь
Кучука найдет свое оправдание так же, как виновные найдут  наконец  свое
наказание. Ведь сказано: "Вкусите же наказание..."
   Еще ничего не зная, Кучук уже был уверен, что раскрыл заговор. Теперь
надлежало немедленно сообщить об этом. Но кому? Султану? Султан лежит то