камер, куда и солнце-то лишено было права заглядывать. Режим этих
заведений, по мнению лиц там побывавших в шестидесятых годах прошлого
столетия, когда они еще исправно функциочировали, в значительной мере
напоминал режим узилищ Святой инквизиции. В подобных условиях, мне кажется,
даже Олоферну пришлось бы туго!
  Немало потрудилась на поприще обеспечения забвения и недреманная
подобострастная раба Власти, "Госпожа Цензура", создавшая глухой забор
вокруг обстоятельств жизни героя настоящего повествования, возникновения
его дара предвидения и самих предсказаний. Порой мне кажется, что цензура
наших дней ходит еще в коротких штанишках.
  Сознательно нарушу традиционную очередность повествования о жизни и делах
героя моего. Более ста пятидесяти лет тому назад морозным и метелистым
февральским утром 1841 года приняла в свое стылое лоно прах моего героя
Российская земля. Она не была ему пухом. Комья промерзшей земли барабанили
по крышке гроба, когда по традиции каждый присутствующий бросал горсть
земли в отверзтую могилу.
  Вряд ли в тот день на монастырском погосте, где состоялось погребение
моего героя, было много народу. Обстановка была, мягко говоря, "не та",
поскольку... хоронили заключенного.
  Хоронили монаха Авеля, умершего на восемьдесят четвертом году жизни в
стенах странной обители - Суздальского Спасо-Ефимьевского монастыря, что с
XIV века и поныне стоит на берегу реки Каменки.
  Мрачная слава этой обители сейчас мало кому известна. Знают Бастилию,
Шлиссельбург, Петропавловскую крепость... Но спросите кого угодно, что ему
известно о Спасо-Ефимьевском монастыре? Скорей всего, молчание будет
ответом. А между тем его темные сырые кельи, замшелые высоченные, под стать
Кремлевским, стены, денно и нощно охраняемые солдатами, отдавшими честь
коменданту-настоятелю этой обители, недвусмысленно говорили о том
пристальном внимании, которое, уделялось особам, сподобившимся царской
милости!
  Но даже сквозь стены мрачной обители, даже из могилы на
тюремно-монастырском погосте Авель, даром своим, делами и писаниями своими,
воздействовал на жизнь людей его никогда не встречавших, родившихся после
его смерти, привлекал к себе их мысли, лишая сна, терзая дух и тело
предсказаниями своими, серьезность коих доходила до сознания особенно
хорошо тогда, когда они начинали сбываться! А сбывались они всегда.
  Есть все основания полагать, что и через 77 лет после смерти Авеля, то
есть в середине июля 1918 года, пребывая в стенах Ипатьевского особняка в
Екатеринбурге, последний из императоров российских Николай Второй и его
супруга Александра Федоровна не раз и не два не без основания вспоминали
монаха Авеля, быть может, неотступно думали о нем...
  Я далек от мистики. Она чужда мне! Все гораздо проще! Жизнь торовата на
такое, что даже и в кошмарном сне не всегда присниться может! Я и не думал
никогда, что буду жадно искать отдельные бумаги, документы, публикации,
воспоминания, высказывания, даже слова и фразы, тем или иным образом
относящиеся к монаху Авелю, его жизни, делам, предсказаниям? А вот поди ж
ты!
  Ищу... тоже не сплю ночами, думая о нем, правдолюбце, патриоте,
соотечественнике, умнице, напоминающем мне Юлиуса Фучика своей поистине
непреодолимой убежденностью в собственной правоте, правоте своего дела! Это
был сильный, достойный, честный и мужественный человек, готовый на смерть
за свои идеи и убеждения!
  Да будет ему земля пухом!

  КЕМ ЖЕ ОН БЫЛ, ЭТОТ ПРОРИЦАТЕЛЬ АВЕЛЬ?

  Приступая к публикации в XIX веке материалов о монахе Авеле, известный
русский историк, журналист и общественный деятель, организатор, издатель и
первый редактор специального журнала "Русская старина" Михаил Иванович
Семевский (1832-1892) в публикации "Предсказатель монах Авель" (1875 г.,
том XII, ј 2, с. 414-435) пишет:
  "Мы имеем возможность ответить на этот вопрос (вынесенный в название
главы. - Ю.Р.), так как располагаем документами, относящимися к личности
Авеля. Документы эти следующие:
  1) Две тетрадки в малую 8-ю долю, написанные по-славянски: на первой
странице этих "книжек" изображены разные кружки, литеры славянской азбуки и
точки треугольником, среди которых написано; "Печать Господа Бога и Христа
Его". В этих тетрадках содержится: а) "Житие и страдание отца и монаха
Авеля"; б) "Жизнь и житие отца нашего Дадамия"; в) "Сказание о существе,
что есть существо Божие и Божество"; г) "Бытие: книга первая". В одной из
этих тетрадок на 26 страницах находятся разные символические круги, фигуры
с буквами славянской азбуки и счета, при них находится краткое толкование.
  2) Тетрадка (в 16-ю долю) в двух экземплярах, озаглавленная: "Церковныя
потребы монаха Авеля"; в ней сокращенно изложена "Книга бытия", помещенная
в двух первых тетрадках.
  3) 12 писем Авеля к графине Прасковье Андреевне Потемкиной, написанные то
по-славянски, то обыкновенным почерком; все письма относятся к 1815-1816
гг.
  4) Письмо Авеля к В.Ф.Ковалеву, управляющему фабрикой П.А.Потемкина в
Глушкове (1816 г.).
  Всем этим материалом мы нашли удобным воспользоваться таким образом, что
сначала помещаем жизнеописание Авеля в подлиннике, с изменением только
самых крупных орфографических неправильностей и с пропуском некоторых
мистических измышлений; затем обращаем внимание на статьи Авеля,
заключающиеся в упомянутых тетрадках, наконец говорим о письмах его. Из
последних документов мы выписываем лишь наиболее характерные места".
  Однако не богат перечень документов, которыми располагал в ту пору
М.И.Семевский. Да и содержащаяся в публикации информация дана в форме
выдержек, размер и тематика которых определялись как издателем журнала, так
и мнением цензора, с которым ему приходилось считаться.
  Что касается оригиналов перечисленных выше документов, то, несмотря на их
довольно энергичные поиски, мною предпринятые, обнаружить их пока не
удалось.
  Так, в ответ на запросы по этому поводу, направленные в организации,
депонировавшие материалы архива М.И.Семевского, пришли следующие ответы:

                       "Институт русской литературы
                      (Пушкинский дом) АН СССР ј 134.
                             2 ноября 1982 г.