церковных братств, иногда со старостой во главе, испросив  благословение
священника, захватив церковный колокольчик и имея в виду  выколядованное
обратить на какую-нибудь благочестивую цель, щедруют же  преимущественно
дети, редко молодые женщины и парни; в Румынии под Рождество один состав
певцов (юноши и отцы семейств, люди от 18 до 45 лет), под Новый год
   - другой (дети и юноши  от  7  до  18  л.).  Наряду  с  языческими  и
христианскими  мотивами,  видную  роль  играют  в  К.  мотивы   бытовые,
находящиеся  в  неразрывной  связи  с  основной  целью  колядок  -  "дим
звеселити", - прямо выраженной  в  самых  песнях,  в  послесловиях,  или
поколядях.  Русские  колядки  совершенно   чужды   любовного   элемента,
встречающегося в румынских рождественских  песнях.  Имея  своей  задачей
славление лица, которому они  поются,  выражение  ему  пожелания  всяких
благ, русские К. отличаются серьезнностью  и  задушевностью.  Содержание
этих пожеланий видоизменяется, смотря по полу, возрасту и состоянию  тех
членов  хозяйской  семьи,  к  которым  обращаются  колядовщики:  хозяину
сулится семейное счастье и довольство, девушкам - счастливый  брак.  Это
желанное колядка в  эпической  обработке  представляет  осуществившимся:
хозяин живет в довольстве и счастлив семьей, молодец - любовью и  т.  д.
Колядки, воспевающие  идеал  брани,  сулящие  славу  воинских  подвигов,
должны быть отнесены  к  числу  наиболее  древних.  Во  многих  колядках
сохранились  черты  древнего  дружинного  и  княжеского  века.   П.   В.
Владимиров указывает многие черты,  общие  колядкам  и  былинам  (напр.,
запевы и заключения). Отразилась в колядках и позднейшая эпоха борьбы  с
поляками. Кое-что имеет и  книжный  источник  (напр.  "Ключ  разумения",
Иоанникия Голятовского). Ср. "Kиев. Старина" 1889, ј 1 и  1891,  ј  12).
Лучшие колядки сохранились  в  Галиции,  у  карпатских  горцев.  Большую
стойкость обнаружили святочные  обряды,  во  многом  отмеченные  чертами
языческой древности,  напоминающими  как  о  чествовании  новорожденного
солнца, так и о культе предков. Как праздник в честь рождения солнца, К.
сопровождается в некоторых местах России разведением костров (у сербов и
хорватов сожигают бревно-бадняк, у  скандинавов  julblock,  у  французов
caligneau, la souche de Noel, в Англии  ylelog;  осетины  всю  ночь  под
Новый год поддерживают огни),  и  к  ней  повсеместно  приурочено  много
пожеланий урожая. Такое значение имеют  переговоры  за  караваем  хлеба,
обрядовое посыпание хлебного зерна,  разнообразные  гадания,  мимическое
подражание паханию, которое у галицких русинов развилось в  целую  игру,
справляемую парубками в день св. Мелании. Благосклонное внимание  богов,
с языческой  точки  зрения,  обуславливалось  надлежащим  их  угощением,
жертвоприношениями;  отсюда  обрядовое  употребление  хлеба,  каши,   но
особенно свиньи. В Великороссии печется еще козулька,  имеющая  вид  или
козла на четырех ножках (Владимирск. губ.), или др. животных, или  птицы
(Олонецкая губ.); козюльку берегут из года в год, чтобы скотинка  ходила
летом домой и плодилась, а так  же,  чтобы  ее  любил  дворовый  хозяин.
Последнее поверье  приводит  нас  к  культу  предков,  который  рельефно
выступает в рождественской обрядности Малороссии и Белоруссии.  В  "свят
вечир"(канун  Рождества)  вечерний  ужин,  состоящий,  в  Лубенском  у.,
главным образом, из кутьи (ячная, изредка  пшеничная)  и  узвара  (отвар
сушеных плодов), имеет семейный и, в  частности,  поминальный  характер:
кутью  оставляют  на  ночь  для  умерших  родственников;  по   народному
верованию, на стене бывают видны смутные отражения маленьких, как куклы,
людей,  спускающихся  к  столу.   Наибольшей   архаичностью   отличается
празднование святок у белоруссов, вообще не отличающееся от  малорусской
обрядности.  Любопытнейшую  особенность  белорусских  святок  составляют
игрища,  которые  имеют  отношение  к  гаданью  о  суженом,  но  отчасти
напоминают  и  игрища  "межю  селы"  летописца;  наиболее   замечательна
женитьба цярэшки - игра с вакхическим характером,  изображающая  свадьбу
нескольких пар. Изучение К. начато было в 1830-х гг. Снегиревым с  точки
зрения мифологической, которая, со всеми своими крайностями,  выразилась
в трудах О. О.  Миллера  и  Афанасьева.  Применение  светил  небесных  к
домохозяину и его семье О. О. Миллер объяснял древним верованием  славян
в существование самостоятельной семьи  небесной,  златоверхие  теремы  -
символизацией небесных пространств, освещенных солнцем, быстрое развитие
младенца Христа - исполински развивающимися силами природы  и  т.  д.  В
позднейшем  и  наиболеее  обширном  труде  А.  А.  Потебни  ("Объяснения
малорусских и сродных песен", т. II, Варш., 1887) мифологическая сторона
колядок и щедровок сильно ограничена и многому дано объяснение  с  точки
зрения бытового и литературного заимствования. В 1874  г.  появился  1-й
том "Исторических песен малорусского  народа  с  объяснениями",  Вл.  Б.
Антоновича и М. Драгоманова (Киев), где  многочисленные  К.  и  щедривки
внесены в отдел историч. песен века дружинного и  княжеских;  исходя  из
представления  о  колядках,  как  о  древнейших  славословиях  героям  и
князьям,издатели пытались открыть в отдельных песнях воспоминания о  том
или другом лице  летописи.  Костомаров,  в  обширной  рецензии  на  этот
сборник ("Вестник Европы" 1874 г.. N"  12),  признал,  что  общие  черты
древнего дружинного и княжеского быта вошли в К. не по воспоминаниям  об
отдельных исторических лицах,  а  потому,  что  черты  эти  были  вообще
присущи нравам народа, складу  его  жизни,  условиям  его  общественного
строя, его нравственным воззрениям  и  поэтическому  вкусу.  Наконец,  с
точки зрения теории заимствования поверий, обрядов и песен  взглянул  на
колядки А.  Н.  Веселовский  ("Разыскания  в  области  русск.  духовного
стиха", VII, 1883), который, отводя широкое место  греко-рим.  влияниям,
высказал предположение, что  "вместе  с  проповедью  христианства  могли
переселяться не только церковные, но  и  народные  обряды,  удержавшиеся
случайно под сенью  церкви  и  прикрытием  христианского  святого,  а  с
обрядом переселялись  и  сопровождавшие  его  песни  -  оригиналы  наших
щедривок, как тем же путем могли  заходить  и  оригиналы  рождественских
песен". Особенно много доказательств  представил  А.  Н.  Веселовский  в
подтверждение мысли, что внешняя обрядность,  и  прежде  всего  маски  и
ряжение, представляет наследие римск. обихода,  которое  переносилось  с
места на место сначала греко-рим. мимами, а затем их  последователями  и
подражателями,  всякого  рода  шпильманами,  глумцами   и   скоморохами.
Многочисленные малорусск. и  белорусск.  колядки  и  щедривки  напеч.  в
сборниках  Чубинского,  Кольберга,  Шейна;  варианты  и  новые  песни  в
"Киевской Старине"1871 г. ј 1 и 1890 г. ј 12; в  ст.  Хр.  Ящуржинского,
"Колядки религиозноапокрифического содержания"  ("Киев.  Старина",  1895
г.,  ј2)  и  В.  Милорадовича,  "Рождественские  святки  в  сев.   части
Лубенского уезда" ("Полтавск. Губерн. Ведом. ", 1893 г., ј 42, 43 и 44 и
отд.). Ведикорусские колядки сравнительно  редки;  замечательно  большая
колядка из Олонецкой Губ. изд. Колосовым  в  "Сборнике  русск.  языка  и
словесности"  (т.  XVII,  СПб.,  1887);  др.  издания  указаны   в   ст.