говоря о стихотворной форме -  сообщается  С.  тем  внутренним  пафосом,
который выливается лишь в форму лирики; это не особенная степень  пафоса
-  это  его  особый  вид.  Этот  внутренний  двигатель  отличает  С.  от
публицистики и не позволяет отнести ее к произведениям эпическим. Как бы
ни  было  сильно  негодующее  возбуждение  публициста,  оно  не   должно
отвлекать его от строго логических прозаических форм, в которых движется
его мысль. Субъективные элементы  публицистики,  лишенные  эстетического
характера, бесконечно далеки от художественной лирики. С другой стороны,
ничто не  дает  права  отнести  С.  к  области  эпоса.  Обличительный  и
насмешливый характер эпического произведения дает иногда обиходной  речи
повод назвать его сатирическим  и,  расширяя  терминологию,  относить  к
области  чистой  С.  эпическое,  а  то  и  драматическое  произведете  с
сатирическим оттенком. Но как бы ни был  силен  сатирический  элемент  в
разных литературных формах - в драме, романе, памфлете,  -  называть  их
С., значит вносить смешение понятий в терминологию,  о  ясности  которой
должна заботиться теория. Иное дело - обиходная речь, которая, названием
С.  лишь  оттеняет   сатирический   характер   произведения,   а   также
литературная  история,  которая  привыкла  интересоваться   не   столько
судьбами известной формы, сколько литературным выражением тех  или  иных
общественных настроений. - Содержание понятия С. выясняется лучше  всего
из сопоставления его с  иными  смежными  литературными  и  эстетическими
формами. По исключительной силе пафоса, рядом с С. стоит ода, близкая ей
по  напряжению,  но  диаметрально  противоположная  по  содержанию:  ода
славословит, С. бичует. Ближе к С. по содержанию как будто стоит элегия:
обе исходят из одного  источника  -  сознания  несовершенств  жизни;  но
элегия скорбит о них,  а  С.  негодует;  элегия  вдохновляется  широкими
моментами личной и мировой жизни -  сфера  С.  ограничивается  вопросами
текущей общественной жизни; излюбленное настроение элегии  -  пассивное,
скорбное  сознание  бессилия  -  совершенно  чуждо  С.,  живой,  боевой,
деятельной, исполненной веры в осуществление  своего  идеала,  смотрящей
вперед, а не назад. Элемент насмешки, столь свойственный С., давал повод
сопоставлять ее с юмором, но и это сравнение пригодно лишь для выяснения
противоположности обоих явлений. Характернейшая черта юмора - сочувствие
к тому, что он осмеивает - есть полное отрицание сущности С.; юмор  есть
носитель примирения, С. есть выражение борьбы; смех юмора
   - это ласковая улыбка, смех С. -  грозный  и  бешеный  сарказм;  юмор
объективнее эпичнее, С. в своей истинной форме есть чистейшая  лирика  -
лирика негодования; наконец,  юмор  интересуется  только  индивидуальной
психологией, тогда как С., даже изображая отдельные  личности,  имеет  в
виду только общественный строй. Отсюда разница в типах: тип в  С.  -  не
столько живой  поэтический  образ,  сколько  схематическое  изображение,
лишенное индивидуализирующих деталей, которые придают такую  жизненность
и прелесть созданиям юмора. Художественные образы вообще - не  дело  С.;
вдохновленный бурным негодованием, потрясенный попранием идеала, сатирик
не обладает тем душевным  равновесием,  которое  составляет  необходимое
условие  творческого  объективирования  жизненных  впечатлений;  могучий
перевес социально-этических интересов над эстетическими делает  из  него
лирика и подавляет в нем творца объективных типов. Медор, Сильван и Лука
Кантемира не живые фигуры,  а  схематические  воплощения  тех  или  иных
течений - не потому, чтоб автор не мог или не хотел сделать их иными,  а
потому,  что  эти  схемы  вполне  исчерпывают  настроение  и   намерения
сатирика; большего от своих  образов  он  не  требует.  Прежняя  теория,
отдававшая  так  много  внимания  мелочному  разграничению  и  сближению
литературных форм, сопоставляла С. с  эпиграммой:  и  там,  и  здесь  мы
встречаемся с насмешкой над людскими слабостями. Но  эпиграмма  имеет  в
виду  отдельную  определенную  личность,  что  в  высшей  степени  чуждо
высокому настроению сатирика; он проходит  мимо  всего  исключительного,
индивидуального; лишь пороки целого строя, целого общества рождают в нем
творческое вдохновение.
   История С. излагается различно, в зависимости от содержания,  которое
тот или иной исследователь вкладывает в этот термин. Образец  расширения
понятия мы имеем в мнении Галахова ("Отеч. Зап.", 1849  г.,  ј  II),  не
соглашающегося с теми, которые приписывают  "изобретение"  С.  тому  или
другому народу, вместо того, чтобы искать ее начала в духе человеческом.
"Пускай  Гораций  называет  С.  стихотворением,  неизвестным  Греции,  а
Квинтилиан говорит: Satira tota nostra est
   - их патриотическое или поэтическое  увлечете  может  присвоить  себе
только название рода, а не самый род. С. встречается во  всех  известных
литературах, или как особенное стихотворение, или как элемент,  входящий
в эпопею, оду, песню. Между произведениями санскритской литературы  есть
поэмы  исключительно  сатирические;   значительная   часть   древнейшего
литературного памятника в Китае, "Книги стихов", состоит из С. У  греков
С. явилась вместе с появлением поэзии". С такой точки зрения истории  С.
захватывает очень  широкую  область,  представляя  собой  уж  не  судьбу
определенной литературной формы, но историю обличительных настроений  во
всеобщей литературе. Родиной сатиры в европейской  литературе  считается
Рим. В Греции были сатирические комедии  и  язвительные  ямбы;  парабаза
была остатком сатирических вставок, которыми  подчас  прерывались  слова
хора в греческой комедии но С., как обособленной литературной формы,  мы
здесь не находим. Определенную форму придал ей впервые  Энний,  которого
считают ее творцом. Но он воспользовался  уже  готовым  видом  народного
творчества: уличные шуты забавляли толпу насмешливыми стихотворениями  в
определенной форме; наряду с сатурническим стихом здесь употреблялись  и
греческие размеры; получалась смесь - satura  laux,  блюдо  мешанины,  -
откуда, быть может не  без  влияния  наименования  сатиров,  насмешливых
полубожеств, получила название новая литературная форма. Под  пером  Гая
Луцилия, одного из наиболее видных создателей  этой  формы,  -  Горация,
уступающего ему по силе  обличения,  но  превосходящего  его  в  отделке
формы, - ученика его Персия,  не  столько  сатирика-обличителя,  сколько
философа,  и,  наконец,  великого   Ювенала,   римская   С.   становится
непреходящим образцом для всей последующей  европейской  литературы.  Не
находя выражения в определенной форме сатиры, сатирическое  направление,
можно сказать, проникает всю литературу средних  веков,  особенно  конца
их. Уже в французских баснях,  фаблио,  сирвентах  сатирический  элемент
занимает заметное положение. "С. есть душа "романа о  лисе".  В  области
"городской лирики", носящей сильный отпечаток  С.,  "иногда  личной,  на
подобие древнегреческих ямбов, иногда общественной  и  политической,  по
образцу комедий Аристофана, иногда чисто моральной,  подобно  Горацию  и
Ювелану", должно отметить "Иерусалимский плач"  (1214  г.)  -  "сплошной
крик негодования против богатства  духовенства  и  развращенности  Рима"