несправедливого. У вельмож его дразнили  и  потешались  его  бешенством;
Ломоносов и Тредьяковский донимали его  насмешками  и  эпиграммами.  Они
жестоко напали на И. П. Елагина, когда тот в своей "сатире на  петиметра
и кокеток" обратился к С. в таких выражениях:
   "Наперсник Буалов, российский наш Расин,
   Защитник истины, гонитель, бич пороков."
   С., с своей стороны, не оставался в долгу:в своих вздорных одах -  он
пародировал высокопарные строфы Ломоносова, а Тредьяковского изобразил в
"Трессотиниусе", в лице тупого педанта, то читающего неуклюжие и смешные
стихи, от которых все бегут, то  рассуждающего  о  том,  какое  "твердо"
правильные  -  о  трех-ли  ногах  или  об  одной.  Противниками  С.   на
литературном поприще  были  еще  Эмин  и  Лукин,  но  Херасков,  Майков,
Княжнин, Аблесимов склонялись перед его авторитетом и были его друзьями.
С  цензурой  С.   вел   постоянную   борьбу.   В   большинство   случаев
непримиримость С. объяснялась его неуклонным стремлением к  истине,  как
он ее понимал. С сильнейшими вельможами своего времени С. так же  спорил
и горячился, как и с своими собратьями по перу, и ни  шутом  у  них,  ни
льстецом не мог быть уже по самой своей; натуре. Отношения С.  к  И.  И.
Шувалову были проникнуты искренним и  глубоким  уважением.  С.  управлял
театром  не  особенно  долго:  из-за  каких-то  в  точности  неизвестных
столкновений с артистами и недоразумений или, вернее, интриг, С. был,  в
1761 г., уволен от звания директора театра. Хотя это не охладило  в  нем
страсти к сочинительству, но он был очень огорчен и с особенной радостью
встретил воцарение Екатерины II. В похвальном слове, написанном по этому
поводу, он в  сильных  выражениях  нападал  на  невежество,  укрепленное
пристрастием и силой, как  на  источник  неправды  в  жизни;  он  умолял
государыню исполнить то, что смерть  помешала  исполнить  Петру  Вел.  -
создать  "великолепный  храм   ненарушимого   правосудия".   Императрица
Екатерина знала и ценила С. и, не смотря на необходимость подчас  делать
этой "горячей голове" внушения, не лишала его своего  расположения.  Все
сочинения  его  печатались   на   счет   Кабинета.   Любопытно   и   для
характеристики времени и нравов, и для определения взаимных отношений С.
и императрицы, дело его с  содержателем  московского  театра  Бельмонти,
которому он запретил играть свои  произведения.  Бельмонти  обратился  к
главнокомандующему Москвы, фельдмаршалу гр. П. С. Салтыкову, и  тот,  не
вникнув хорошенько в дело, разрешил  ему  играть  произведения  С.  "Мои
трагедии - писал по этому поводу С.  -  моя  собственность...  Я  уважаю
фельдмаршала, как знаменитого градоначальника древней столицы, а не  как
властелина моей музы; она не зависит от него. По чреде, им занимаемой, я
его почитаю; но на поприще поэзии я ставлю себя выше его". Вместе с  тем
С. пожаловался  императрице  на  Салтыкова.  "Вы  лучше  всех  знаете  -
отвечала ему Екатерина, - какого уважения достойны  люди,  служившие  со
славой в убеленные сединами. Вот  почему  советую  вам  избегать  впредь
подобных  прений.  Таким  образом   вы   сохраните   спокойствие   души,
необходимое для произведений вашего пера. а мне  всегда  приятнее  будет
видеть представление страстей в ваших драмах, нежели в  ваших  письмах".
Этот ответ немало подбавил горечи к последним годам жизни С., омраченной
периодами  тяжкого  запоя.  Враги  смеялись  над  ним,  дирекция  театра
отказывала ему в праве иметь  бесплатное  место  на  представлениях  его
пьес, сочинения его перепечатывались с целью  искажения.  Богач  Демидов
преследовал его по долговому обязательству в 2000 руб. и забавлялся  его
стесненным положением, требуя уплаты не только капитала, но и  неустойки
за просрочку. Не был счастлив С. и в семейной жизни. Он  был  женат  три
раза. Из четырех сыновей один умер в  молодости;  трое  других  утонули,
стараясь спасти друг друга. С 1771 г. С. жил то в Москве то  в  деревне,
изредка наезжая в Петербург, по делам или по вызову императрицы. С. умер
в Москве, 59 лет от роду, и похоронен  в  Донском  монастыре.  При  всех
слабостях и странностях, С. имел доброе сердце  и  готов  был  последним
поделиться с бедняком. Он  никогда  не  упускал  случая  заступиться  за
гонимого,  выразить  резкий  протест  против   поругания   человеческого
достоинства в крестьянине. Самомнение его было  чрезвычайно  велико:  он
называл Вольтера единственным, вместе  с  Метастазием,  достойным  своим
совместником. Стихотворения С.  вышли  в  свет  в  1769  г.;  затем  все
сочинения его были изданы Н. И. Новиковым дважды,  в  1781  и  1787  гг.
Всего больше выдаются из них  драматические  произведения,  которыми  С.
стяжал у современников славу  "отца  российского  театра"  и  "северного
Расина". Конечно, серьезно сравнивать С. с франц.  трагиком  нельзя;  он
уступал ему и по силе таланта, и  по  оригинальности.  Образцом  для  С.
служили  Расин  и  Вольтер.  Его  трагедии  отличаются  всеми   внешними
свойствами ложноклассической  французской  трагедии  -  ее  условностью,
отсутствием живого действия, односторонним изображением характеров и  т.
д. С. не только  перерабатывал,  но  прямо  заимствовал  из  французских
трагедий план, идеи, характер, даже целые сцены и монологи. Его Синавы и
Труворы, Ростиславы и Мстиславы были лишь  бледными  копиями  Ипполитов,
Британников и Брутов французских  трагедий.  Современникам  трагедии  С.
нравились   идеализацией   характеров   и   страстей,   торжественностью
монологов,   внешними   эффектами,   яркой   противоположностью    между
добродетельными   и   порочными   лицами;    они    надолго    утвердили
ложно-классический   репертуар   на   русской   сцене.   Будучи   лишены
национального и исторического колорита, трагедии С. имели воспитательное
значение для публики  в  том  отношении,  что  в  уста  действующих  лиц
влагались  господствовавшие  в  то  время   в   европейской   литературе
возвышенные идеи  о  чести,  долге,  любви  к  отечеству  и  изображения
страстей облекались в облагороженную и  утонченную  форму.  О  характере
переделок С. может дать понятие хотя бы  следующее  место  из  "Гамлета"
(действие 1, явл. 2), где датский принц говорит:
   Я бедствием своим хочу себя явить,
   Что над любовию могу я властен быть.
   Люблю Офелию; но сердце благородно
   Быть должно праведно, хоть пленно, хоть свободно...
   В 1-м явл. II действия Клавдий восклицает:
   Когда природа в свет меня производила,
   Она свирепствы все мне в сердце положила.
   Во мне искоренить природное мне зло,
   О воспитание! и ты не возмогло,
   Се в первый раз во мне суровый дух стонает
   И варварством моим меня изобличает... Интересен  разговор  Полония  и
Гертруды, в котором поставлен и разрешен в духе времени вопрос о царской
власти.
   Полоний.