обширные сведения в области теории словесности и классических литератур;
он изучал и итальянский язык. Вернувшись в 1730 г. в Россию,  он  явился
одним из наиболее образованных людей тогдашнего русского общества. В это
время на смену талантливому Феофану Прокоповичу, который сделался  не  в
меру сдержан и осторожен после кончины  Петра  Великого,  шел  не  менее
талантливый князь Антиох Кантемир, метко изобразивший  убогое  состояние
просветительной русской мысли.  Среди  молодого  поколения  было  немало
приверженцев Петровских идей;  частью  это  были  люди  знатного  круга,
имевшие возможность получить  воспитание  при  исключительных  для  того
времени условиях, частью -  лица,  путешествовавшие  за  границей  и  на
личном опыте узнавшие благие стороны западной культуры.  Но  их  влияние
еще не  распространялось  на  широкие  общественные  круги,  и  человеку
незнатному,   как   Т.,   приходилось   делать   ученую   карьеру    при
обстоятельствах чрезвычайно трудных,  требовавших  от  человека  больших
сделок с самолюбием и  даже  самопожертвования.  Он  должен  был  искать
покровителей и защитников среди знати. Такой покровитель нашелся у Т.  в
лице того же кн. А. Б. Куракина, у которого он жил в  Париже.  Ему  было
посвящено первое печатное произведете Т., изданное на счет  покровителя:
"Езда в остров  любви"  (1730).  Это  -  перевод  старинной  книги  Поля
Тальмана. Переводить на русский язык в то время было  очень  трудно;  не
существовало ни образцов, ни комментированных изданий, ни  словарей;  но
если и принять в соображение все эти трудности, нельзя  назвать  перевод
Т.   удовлетворительным   по   отношению   к   благозвучию   и   чувству
художественной  меры;  он  был  только  точен  и   добросовестно   верен
подлиннику. Ему доставило  успех  самое  содержание  книги,  посвященное
изображению чувств изящной любви и уважения к женщине, новых в то  время
для  русских  читателей.  В  той  же   книге   Т.   поместил   несколько
стихотворений своей "работы" и предисловие, в котором  впервые  высказал
мысль об  употреблении  в  литературных  произведениях  русского,  а  не
славянского языка, как было до того времени. Есть  известие,  что  много
лет спустя Т. собрал все, сколько мог достать, экземпляры этой  книги  и
сжег.  Во  всем  нуждавшегося  Тредияковского  приютил  у  себя  сначала
академический студент Ададуров, с целью научиться от него франц.  языку.
В 1731 г. Т. жил в  Москве,  в  доме  Семена  Кирилловича  Нарышкина,  и
переписывался с Шумахером, который принимал  уже  по  отношению  к  нему
подобострастный тон. В Москве Т. мог убедиться еще  раз  в  неприязни  к
нему духовенства, отказавшего ему в заграничной  стипендии:  его  готовы
были обвинить в атеизме, как изучавшего  философию,  по  коей  выходило,
"якобы Бога  нет".  В  1733  г.  его  принимает  на  службу  академия  с
жалованьем в 360 р. и с обязательством "вычищать язык русской пишучи как
стихами, так и не стихами; давать  лекции,  ежели  от  него  потребовано
будет; окончить грамматику, которую он начал, и  трудиться  совокупно  с
прочими над дикционарием русским; переводить с французского  на  русский
язык все что ему дастся". Ему  пришлось  также  обучать  русскому  языку
самого президента академии, Германа Кейзерлинга. В тоже время Т. сочинял
торжественные  речи  и  стихи,  проникнутые  самой   грубой   лестью   и
самоунижением. Это были оды на восшествие на престол, на бракосочетания,
на победы, на назначение нового президента академии и т. д. В  1734  г.,
по случаю взятия Данцига русскими войсками, Т. написал оду, посвященную,
в  лакейски  льстивых  выражениях,  Бирону,  и  в  конце   ее   поместил
"рассуждение об оде вообще", взятое им из "Discours  sur  l'ode"  Буало,
прибавив от себя чрезмерные похвалы Феофану Прокоповичу. В  исправленном
и переделанном на тонический лад виде эта ода появилась спустя несколько
лет, уже без посвящения Бирону, находившемуся  в  опале,  и  без  похвал
Прокоповичу,  тогда  уже  умершему.  Путь  Т.  в  качестве   придворного
стихотворца был испещрен разнообразными терниями.  Рассказывают,  напр.,
что при поднесении императрице Анне Иоанновне своих од Т. должен был  от
самых дверей залы до трона  ползти  на  коленях.  У  священника  Алексея
Васильева оказался список песни Т., начинавшейся стихом: "Да здравствует
днесь императрикс Анна". Слово "императрикс"  показалось  подозрительным
писцу духовного правления Семену Косогорову, и он  донес  о  том  своему
начальству, Загорелось дело:  "в  титуле  ее  императорского  величества
явилось напечатано не по форме". Священник Васильев и  дьякон  Савельев,
доставивший песню, были отосланы в Москву  в  контору  тайных  розыскных
дел. Т. должен был написать обширное разъяснение, при  чем  не  преминул
коснуться  свойств  пентаметра.  "Употребил  я  сие   Латинское   слово,
Императрикс, для того, что мера стиха сего требовала, ибо лишний бы слог
в слове Императрица; но  что  чрез  оное  слово  никакого  нет  урона  в
высочайшем титле Ея Императорского Величества, то  не  токмо  Латианский
язык довольно меня  оправливает,  но  сверьх  того  еще  и  стихотворная
наука". Объяснения Т. были признаны резонными, и  священник  с  дьяконом
были  освобождены  без  штрафа.  4  февраля  1740  г.  Волынский   избил
беззащитного  писателя,  получившего   приказание   сочинить   вирши   к
"дурацкой" свадьбе шута кн. Голицына с Бужаниновой. Долго и слезно молил
Т. о вознаграждении его за бесчестье и увечье, но только  после  падения
Волынского его просьба была услышана, и  ему  выдано  из  конфискованных
средств обидчика триста шестьдесят рублей. Выполняя различные  поручения
академии  и  переводы,  трудясь   над   самыми   разнообразными   видами
литературных произведений, в роде "Силы  любви  и  ненависти,  драмы  на
музыке"  (первая  печатная  на  русском  языке  опера)   или   "Истинной
политики", изданной им на собственные средства, Т. долго  не  получал  в
академии никакого повышения. Он сильно нуждался и страдал от  долгов.  В
ряде жалобных прошений и писем, в которых чувствуется истинная  нужда  и
горе он говорит о своем  жалком  положении  при  котором,  напр.,  после
пожара в 1738 г., ему не на что было купить дров и свеч.  Академия  туго
исполняла просьбы Т. о вспомоществованиях и  ссудах,  хотя  материальное
положение его особенно осложнилось в 1742 г. женитьбой.  Только  в  1745
г., когда Т. обратился с доношением в сенат и изложил  по  пунктам  свои
права на звание  академика  и  испытанные  мытарства,  импер.  Елизавета
пожаловала его, по докладу сената, в профессоры "как  латинския,  так  и
российские элоквенции". С тех пор он стал получать 660  р.  Одновременно
был пожалован в академики и Ломоносов, с которым у Т. шла  уже  полемика
по поводу ямбов и хореев. Результатом этой полемики,  в  которой  принял
участие и Сумароков, сначала вместе с Т., стоявший  за  хорей,  а  потом
перешедший на сторону  ямба,  осталась  любопытная  брошюра,  в  которой
писатели  решились  передать  свой  спор  на  суд  читателей:  "Три  Оды
парафрастическия псалма 143 сочиненные чрез трех стихотворцев из которых
каждой  одну  сложил  особливо"  (1743).  Позже  эта  полемика   приняла
ожесточенный характер, и с принципиальной перешла на личную почву:  один
писатель старался унизить и осмеять другого. Сумароков написал  комедию,