т.  д.  Все  эти  разнородные  и  разновременные  материалы   египетский
составитель XV-XVI в. скомпилировал и тщательно  обработал;  переписчики
XVIIXVIII в. внесли в его редакцию только немного  изменений.  Воззрение
Лэна считалось в ученом мире общепринятым до 80-х годов ХIХ в. Правда, и
тогда статьи де-Гуе  (de-Goeje)  закрепляли,  с  слабыми  поправками  по
вопросу о критериях, старый Лэновский  взгляд  на  скомпилирование  1001
ночи  в  мамелюкскую  эпоху  (после  1450  г.,  по  де-Гуе)  единоличным
составителем, да и новый англ. переводчик (впервые не побоявшийся упрека
в скабрезности) Дж. Пэйн (1882-1889) не  отступил  от  теории  Лэна;  но
тогда же, с новыми переводами 1001 ночи, начались и новые  исследования.
Еще в 1839 г. X.  Торренсом  ("Athenaeum",  1839,  622)  была  приведена
цитата из историка  XIII  в.  ибн-Саида  (1208-1286),  где  о  некоторых
приукрашенных  народных  рассказах  (в  Египте)   говорится,   что   они
напоминают собою 1001 ночь. Теперь на  те  же  слова  ибн-Саида  обратил
внимание не подписавшийся автор  критики  (в  "Edinburgh  Review"  1886,
ј164) на новые переводы Пэйна и Б„ртона.
   По основательному  замечанию  автора,  многие  культурно-исторические
намеки и другие данные, на основании которых Лэн (а за ним  Пэйн)  отнес
составление 1001 ночи к XV-XVI в., объясняются, как обычная интерполяция
новейших переписчиков, а нравы на Востоке не так быстро  меняются,  чтоб
по их описанию можно  было  безошибочно  отличить  какой-нибудь  век  от
одного - двух предыдущих: 1001 ночь могла, поэтому, быть  скомпилирована
еще в XIII в., и недаром цирюльник  в  "Сказке  о  горбуне"  начертывает
гороскоп  для  1255  г.;  впрочем,  в  течение  двух   следующих   веков
переписчики могли внести в готовую 1001 ночь новые прибавки.  А.  Мюллер
("Deutsche Rundschau", 1887, июль)  справедливо  заметил,  что  если  по
указанию ибн-Саида 1001 ночь существовала в Египте в XIII в., а к XV в.,
по довольно прозрачному указанию Абуль-Махасына (ум. 1469 г.), успела уж
получить свои новейшие нарощения, то для прочных, правильных суждений  о
ней  необходимо  прежде  всего  выделить  эти  позднейшие  нарощения   и
восстановить, таким образом, ту форму, какую имела 1001 ночь в  XIII  в.
Для этого нужно сличить все списки 1001 ночи и отбросить неодинаковые их
части, как наслоения XIV-XV в. Обстоятельно такую  работу  произвели  X.
Цотенберг (П., 1888, отт. из XXVIII т. "Notices  et  extraits")  и  Рич.
Б„ртон  (в  послесловии  к  своему  переводу,   1886-1888;   краткий   и
содержательный обзор рукописей есть теперь и у Шовена  в  "Bibliographie
arabe", 1900, т. IV); сам Мюллер в своей статье также  сделал  посильное
сличение. Оказалось, что  в  разных  списках  одинакова  преимущественно
первая часть сборника, но что в ней, пожалуй,  вовсе  нельзя  найти  тем
египетских; преобладают  повести  о  багдадских  аббасидах  (особенно  о
Гаруне), да еще есть в небольшом количестве сказки  индийско-персидские;
отсюда следовал вывод, что в Египет попал  уж  большой  готовый  сборник
сказок, составившийся в Багдаде, вероятно, в Х в. и сосредоточенный,  по
содержанию, вокруг идеализированной личности  халифа  Гарун  Аль-Рашида;
сказки эти втиснуты были в рамку неполного араб. перевода "Хезарэфсане",
который был сделан в IX в. и еще при Мас'удии (ум. 956 г.) был  известен
под именем "1001 ночи"; создана она, значить, так, как думал Гаммер - не
одним автором сразу, а многими, постепенно, в течение веков, но  главный
ее составной элемент - национальный арабский; персидского мало. На такую
же почти точку зрения стал араб А. Сальханий (см. его предисловие к 1 т.
и прилож. к V т. бейрутского изд. 1001  ночи,  1888-1890;  русск.  пер.,
проверенный и дополненный А. Крымским, в "Юбил. Сборн. Вс. Миллера", М.,
1900); кроме того, основываясь на словах  Надима,  что  араб  Джахшиярий
(багдадец, вероятно, Х в.) тоже взялся  за  составление  сборника  "1000
ночей", куда вошли избранные сказки персидские,  греческие,  арабские  и
др., Сальханий высказывает убеждение, что труд Джахшиярия и есть  первая
арабская редакция 1001 ночи, которая  затем,  постоянно  переписываемая,
особенно в Египте, значительно увеличилась в объеме. В том  же  1888  г.
Н„льдеке  ("Z.   D.   Morgе   Ges.",   т.   XLII)   указал,   что   даже
историкопсихологические основания заставляют в одних сказках  1001  ночи
видеть египетское происхождение, а  в  других  -  багдадское.  Как  плод
основательного знакомства с методами и исследованиями  предшественников,
появилась обстоятельная диссертация И. Эструпа (Oestrup,  "Studier  over
Tusind  og  en  nat",  Копенгаген,  1891).  Вероятно,   книгой   Эструпа
пользовался и новейший автор истории араб. литерат.  -  К.  Броккельманн
(Б., 1899, т. II, стр. 58 -  62);  во  всяком  случае,  предлагаемые  им
краткие  сообщения  о  1001  ночи  близко   совпадают   с   положениями,
разработанными у Эструпа. Содержание  их  следующее:  а)  нынешнюю  свою
форму 1001  ночь  получила  в  Египте,  больше  всего  в  первый  период
владычества мамелюков (с XIII в.), б) Вся ли Хезар-эфсане вошла в  араб.
1001 ночь или только избранные ее сказки - это вопрос второстепенный.  С
полной уверенностью можно сказать,  что  из  "Хезарэфсане"  взята  рамка
сборника (Шехрияр и Шехрезада), Рыбак и дух, Хасан  Басрийский,  Царевич
Бадр  и  царевна  Джаухар  Самандальская,   Ардешир   и   Хаят-аннофуса,
Камар-аз-замен  и  Бодура.  Сказки   эти,   по   своей   поэтичности   и
психологичности - украшение всей 1001 ночи; в них причудливо  сплетается
действительный мир с фантастическим, но отличительный их признак - тоть,
что сверхъестественные существа,  духи  и  демоны  являются  не  слепою,
стихийною силой, а сознательно питают  дружбу  или  вражду  к  известным
людям. в) Второй элемент 1001 ночи - тот, который наслоился в Багдаде. В
противоположность сказкам  персидским,  багдадские,  в  семитском  духе,
отличаются не столько общей  занимательностью  фабулы  и  художественной
последовательностью в разработке ее, сколько талантливостью и остроумием
отдельных частей  повести  или  даже  отдельных  фраз  и  выражений.  По
содержанию это, во-первых,  городские  новеллы,  с  интересной  любовной
завязкой, для разрешения которой нередко выступает на сцену, как deus ex
machina,  благодетельный  халиф;  во-вторых  -  рассказы,   разъясняющие
возникновение какого-нибудь характерного поэтического двустишия и  более
уместные в историко-литературных, стилистических хрестоматиях. Возможно,
что в багдадские изводы 1001 ночи входили также,  хоть  и  не  в  полном
виде, Путешествия Синдбада; но Броккельман  полагает,  что  этот  роман,
отсутствующий во многих рукописях, вписан был в 1001 ночь уж  позже,  г)
Когда 1001 ночь начала переписываться  в  Египте,  в  нее  вошел  третий
составной элемент: местные сказки каирские, del' genero  picaresco,  как
говорит Эструп. Каирских сказок два  типа:  одни  -  бытовые  фаблио,  в
которых излагаются ловкие проделки плутов (напр., искусного вора  Ахмеда
ад-Данафа) и всякие забавные происшествия, причем  бросаются  камешки  в
огород нечестных и подкупных властей и духовенства; другие  -  сказки  с
элементом сверхъестественным и фантастическим, но совсем иного рода, чем
в сказках персидских: там духи и демоны имеют среди людей своих любимцев