действительно, было делать тогда в России человеку  с  таким  порывом  к
реальному осуществлению общественных  идеалов?  Понял,  наконец,  теперь
Шубин стремление Елены согласовать слово и дело - и печально  размышляет
над причинами ухода Елены с Инсаровым. Винит он в этом отсутствие у  нас
людей сильной, определенной воли. "Нет еще у вас никого, нет людей, куда
ни посмотри. Все -  либо  мелюзга,  грызуны,  гамлетики,  самоеды,  либо
темнота  и  глушь  подземная,  либо  толкачи,  из  пустого  в   порожнее
переливатели, да палки барабанные! Нет,  кабы  были  между  нами  путные
люди, не ушла бы от нас эта девушка, эта чуткая душа, не ускользнула  бы
как рыба в воду!" Но роман недаром называется  "Накануне".  Когда  Шубин
кончает свою элегию возгласом: "Когда же наша придет пора? Когда  у  нас
народятся люди?", его собеседник дает ему надежду на лучшее  будущее,  и
Шубин - верное эхо авторских дум - ему верит. "Дай  срок,  ответил  Увар
Иванович, - будут.
   - Будут? Почва! Черноземная сила! Ты сказал - будут?  Смотрите  ж,  я
запишу ваше слово". - Всего два года отделяют "Накануне" от последующего
и самого знаменитого  общественного  романа  Т.,  "Отцов  и  детей";  но
огромные  перемены  произошли  за  этот  короткий  срок  в  общественных
течениях. Широкими волнами катилась теперь русская жизнь,  все  более  и
более   выделяя   настроение,   которое    уже    не    довольствовалось
неопределенными    перспективами    на    лучшее    будущее.    Недавнее
радостно-умиленное единодушие всех слоев общества  исчезло.  Нарождалось
поколение,  далеко  ушедшее  в  своих  стремлениях  и  идеалах  от  того
скромного минимума человеческих прав, который давали стоявшие  тогда  на
очереди реформы. Но как ни резко было по существу обособление этой новой
общественной группы, оно еще было в подготовительном фазисе и никому  не
приходило на ум констатировать распадение прогрессивного течения на  два
почти враждебных друг другу лагеря. Когда Т. одному из своих  приятелей,
человеку очень умному и чуткому на "веяния" эпохи, сообщил план "Отцов и
детей", то получил ответ, повергший его  в  совершенное  изумление:  "Да
ведь ты, кажется,  уже  представил  подобный  тип...  в  Рудине".  -  "Я
промолчал, говорит Т.; что было сказать? Рудин и Базаров - один и тот же
тип!" Для поразительно тонкой  наблюдательности  Т.  разделение  на  два
поколения обрисовывалось уже ясными очертаниями; он понимал всю  глубину
разлада. Впрочем, трудно сказать, чтобы  Т.  принадлежала  только  честь
первой диагностики,  проницательность  которой  увеличивается  тем,  что
роман, хотя и появился в начале 1862 г., но закончен был уже летом  1861
г., а задуман значит, куда  раньше,  т.  е.  буквально  в  самый  момент
зарождения новых настроений молодого поколения. Тут  уже  как  будто  не
простое констатирование: в значительной степени  роман  Т.  содействовал
самому  дифференцированию  нового  миросозерцания.  В  "Отцах  и  детях"
достигла самого полного выражения одна из самых характерных особенностей
новейшей русской литературы вообще и Т. в частности  -  теснейшая  связь
литературного воздействия с реальными течениями общественных настроений.
В произведениях Т. литература и жизнь до такой степени сближаются одна с
другою,  что  при  анализе  того  или  другого   воспроизведенного   ими
общественного явления часто нельзя отличить, где кончается  литературный
генезис его и где начинается непосредственное действие общественных сил.
И наоборот - при изучении отдельных Тургеневских типов  трудно  сказать,
где отражение действительности  и  где  сфера  пророчески  литературного
творчества.  С  удивительною  чуткостью  отражая  носившиеся  в  воздухе
настроения и веяния эпохи, Т. сам до известной степени  являлся  творцом
общественных течений. Романами Т. не только зачитывались: его  героям  и
героиням  подражали  в  жизни.  Приступая  к  изображению   новоявленных
"детей", Т. не мог не сознавать своей отчужденности от них. В "Накануне"
он стоит  на  стороне  молодых  героев  романа,  а  пред  Еленой,  столь
шокировавшей своими  отступлениями  от  условной  морали  людей  старого
поколения, прямо преклоняется. Такой симпатии он не  мог  чувствовать  к
Базарову, с его материалистическим пренебрежением к искусству и  поэзии,
с его резкостью, столь чуждой мягкой натуре Т. Но отсюда еще  бесконечно
далеко до "оклеветания" всего молодого поколения,  в  котором  партийное
озлобление видело основной мотив романа, и до полного  разрыва  с  новым
течением. В каждом из крупных произведений Т. есть действующее  лицо,  в
уста которого он влагал свое  собственное  тонкое  и  меткое  остроумие,
придававшее такой артистический интерес личной беседе Т. (таковы, напр.,
Пигасов в "Рудине", Шубин в "Накануне", Потугин в "Дыме").  В  "Отцах  и
детях" вся эта ядовитость сосредоточилась в  Базарове,  у  которого  уже
поэтому одному является масса точек соприкосновения с автором. При  всем
коренном разногласии со многими воззрениями Базарова, он все  же  внушал
Т. серьезное уважение. "Во все время писания  я  чувствовал  к  Базарову
невольное влечение", отмечает Т.  в  своем  дневнике  в  день  окончания
романа - и вполне понятно, почему. Ему, летописцу  безволия  и  бессилия
пережитого периода, не  могло  не  импонировать  то,  что  с  появлением
Базаровых исчезает чахлая порода российских Гамлетов  и  уступает  место
крепким натурам, знающим, чего они хотят. Во  всяком  случае,  в  борьбе
двух поколений автор если не на стороне "детей",  то  и  не  на  стороне
"отцов". К Кирсанову дяде он относится полу-иронически; Кирсанов-отец  -
добрый,  но  недалекий  человек;  сравнительно  умеренный   Кирсанов-сын
безусловно   пасует   пред   своим   радикальным    другом    Базаровым.
Неудивительно,  что  чуждая  наших  партийных  споров  немецкая  критика
выражала  впоследствии  великое  удивление  тому,   как   могла   партия
"радикалов" усмотреть отрицательное отношение в  "таком  гордом  образе,
одаренном такою силою характера и такою полною отчужденностью  от  всего
мелкого, пошлого, вялого и ложного". Поместивший роман в  своем  журнале
Катков писал Т.: "Вы пресмыкаетесь перед молодым поколением".  Но  роман
появился в очень острый момент: вновь ожило старое понятие  о  "вредных"
идеях, нужна была кличка для обозначения политического  радикализма.  Ее
нашли в слове "нигилист", которым Базаров определяет свое  отрицательное
ко всему отношение. С ужасом заметил Т., какое употребление  сделали  из
этого термина люди, с политическими взглядами которых он не имел  ничего
общего. В литературе враждебное отношение к роману ярче всего  сказалось
в статье критика  "Современника",  М.  А.  Антоновича:  "Асмодей  нашего
времени".  С  "Современником",  где  до  1859  г.  Т.  был  постоянны  м
сотрудником, у него уже раньше установились холодные  отношения,  частью
из-за личных отношений Т. к Некрасову,  частью  потому,  что  радикализм
Чернышевского и Добролюбова не был симпатичен Т. Но все-таки,  всего  за
11/2 года  перед  тем,  "Накануне"  нашло  на  страницах  "Современника"
восторженную оценку в известной статье  Добролюбова:  "Когда  же  придет
настоящий день", - а теперь Т. был формально причислен  к  ретроградному
лагерю. Другой орган "детей" - "Рус. Слово", в лице Писарева - не только