здоровьем и юношеской свежестью; незнакомец не следовал обычаю  царедворцев,
подражавших норманнам; он брил усы и бороду и  казался  поэтому  несравненно
моложе, чем был на  самом  деле;  на  черные,  густые,  глянцевые  волосы  с
синеватым  отливом  была  слегка  надвинута  невысокая  шапочка,  украшенная
перьями.
     Вглядевшись повнимательнее в его широкий лоб, можно было заметить,  что
время провело на нем неизгладимый след.
     Складка, образовавшаяся между прямых бровей,  наводила  на  мысль,  что
этот  человек  наделен  от  природы   огненным   темпераментом   и   сильным
властолюбием, а легкие морщины, бороздившие лоб, обнаруживали наклонность  к
глубоким размышлениям и  к  разработке  сложных  и  серьезных  вопросов;  во
взгляде его было что-то гордое, львиное;  его  маленький  рот  был  довольно
красив, но самой выдающейся из всех  частей  лица  был  его  подбородок:  он
выдавал железную, беспощадную волю; природа наделяет такими  подбородками  у
звериной породы  одного  только  тигра,  а  в  семье  человеческой  -  одних
завоевателей, какими были Цезарь, Кортес, Наполеон.
     Эта личность, вообще, отличалась способностью вызывать в  женском  поле
восторг и удивление, в мужчинах - глубокий непроизвольный страх.  Но  в  том
пристальном взгляде, которым приковалась  пугливая  Юдифь  к  суровому  лицу
благородного рыцаря,  не  светился  восторг:  в  нем  выражался  только  тот
глубокий, безмолвный и леденящий ужас, в котором застывает  существо  бедной
птички под обаянием взгляда ее врага - змеи.
     Молодая девушка сознавала в душе, что ей не позабыть до гробовой  доски
этого повелительно-сурового лица, и образ этот будет тесниться в ее мысли  и
в ее сновидении и стоять перед нею при ярком свете  дня  и  в  густом  мраке
ночи.
     Этот пристальный взгляд утомил, очевидно, благородного рыцаря.
     - Прекрасное дитя! - произнес он с надменно-приветливой улыбкой,  -  не
следуй  наставлениям  твоей  суровой  родственницы,  не   учись   относиться
враждебно к чужестранцам!  Могу  тебя  уверить,  что  и  норманнский  рыцарь
способен подчиниться влиянию красоты!
     Он  отделил  один  из  дорогих   бриллиантов,   придерживавших   перья,
украшавшие шапочку, и продолжая все с той же приветливой улыбкой:
     - Прими эту безделку на память обо мне, и если  меня  будут  бранить  и
проклинать и ты это услышишь, укрась этим бриллиантом свои  чудные  кудри  и
вспомни с добрым чувством о Вильгельме норманнском!     Бриллиант сверкнул на солнце и упал к ногам девушки, но Хильда не  дала
ей воспользоваться даром и отбросила его  посохом  под  копыта  коня  короля
Эдуарда.
     - Ты рожден от норманнки, - воскликнула  она,  -  и  она  обрекла  тебя
провести всю твою молодость  в  томлениях  изгнания:  растопчи  же  копытами
твоего скакуна дар этого норманна. Ты так благочестив, что  все  твои  слова
достигают до неба: все это говорят! Так молись же, король, да ниспошлет  оно
мир твоему отечеству и гибель чужестранцу!

     ------------------------------------------------------------
     станем отныне именовать его герцогом, каким он и был в действительности.
     ------------------------------------------------------------

     Слова  Хильды  звучали  такой  повелительностью,  в  ней  было  столько
мрачного, сурового величия, что  суеверный  страх  охватил  моментально  всю
свиту короля. Опустив покрывало, пророчица опять  взошла  на  тот  же  холм.
Добравшись до вершины, она  остановилась,  и  вид  ее  высокой,  неподвижной
фигуры усилил панику, вызванную в присутствующих предшествующей сценой.
     - Едем дальше! Живее! -  скомандовал  король,  осенивший  себя  широким
крестным знамением.
     - Нет, клянусь всем святым! - воскликнул герцог  норманнский,  устремив
свои черные, блестящие глаза на кроткое  лицо  короля  Эдуарда.  -  Терпение
человека должно иметь пределы, а подобная дерзость способна возмутить  самых
невозмутимых, и если бы жена самого знаменитого из норманнских  баронов,  то
есть жена Фиц-Осборна, дерзнула бы затронуть меня подобной речью...
     - То ты бы поступил точно таким же образом,  -  перебил  Эдуард,  -  ты
простил бы ее и отправился далее!
     Губы герцога норманнского задрожали от гнева, но он не проявил  его  ни
одним  резким  словом,  а,  напротив  того,  взглянул  на  короля  почти   с
благоговением. Вильгельм не отличался особенной терпимостью  к  человеческим
слабостям и поступал нередко с полной беспощадностью, но в нем было  развито
религиозное чувство, глубокая набожность короля-исповедника, его кротость  и
мягкость привлекали к нему все симпатии графа. Примеры доказали,  что  люди,
одаренные несокрушимой волей, привязывались к кротким  и  нежным  существам;
это было доказано той восторженной преданностью, с которой относились  дикие
и невежественные обитатели севера к искупителю мира: они плакали, слушая его
кроткие заповеди, они благоговели перед его святой и безупречной жизнью,  но
не имели силы побороть свои дикие и  порочные  страсти  и  подражать  ему  в
чистоте и смирении.
     - Клянусь моим Создателем, что я люблю тебя и смотрю на тебя с глубоким
уважением! - воскликнул герцог норманнский, обратясь к королю, -  и  будь  я
твоим подданным, я разнес бы на части всякого, кто рискнул бы порицать  твою
личность! Но кто же эта Хильда? Не сродни ли тебе эта странная женщина? В ее
жилах течет, судя по ее смелости, королевская кровь.
     - Да, Вильгельм bien-aime,  эта  гордая  Хильда,  да  простит  ее  Бог,
доводится  родней  королевскому  роду,  но  не  тому,   которого   я   служу
представителем! - отвечал Эдуард и, понизивши голос,  прибавил  боязливо.  -
Все думают, что Хильда, принявшая христианство, осталась той  же  ревностной
сторонницей язычества и что, вследствие этого,  какой-то  чародей  или  даже
злой дух посвятил ее в тайны, не совместные с духом христианской религии! Но
мне приятнее думать, что испытания жизни  повлияли  отчасти  на  ее  здравый
смысл!
     Король вздохнул с глубоким сердечным сокрушением о заблуждении  Хильды,
герцог устремил глаза, исполненные гневного и гордого  презрения  на  фигуру
пророчицы, продолжавшей стоять с неподвижностью статуи на вершине  холма,  и
сказал потом с мрачным, озабоченным видом:
     - Так в жилах этой ведьмы течет на самом деле королевская кровь?  Но  я
хочу надеяться, что у нее нет наследников, способных предъявить какое-нибудь
право на саксонский престол!
     - Да, но жена Годвина ее близкая  родственница,  а  это  обстоятельство
чрезвычайно важно! - отвечал  Эдуард.  -  Ты  знаешь,  как  и  я,  что  хоть
изгнанный граф не делает попыток,  чтобы  завладеть  престолом,  но  это  не
мешает ему желать неограниченной и безраздельной власти над нашими народами.