правильный угол на линии горизонта.
     Вправо, на другом  берегу, стоит  другая  армия, мрачная, тихая, черные
линии которой ясно вырисовываются на откосах.
     -- Неприятель! Русские! -- говорит Сорви-голова.
     Расстояние между двумя армиями не больше мили. В воздухе слышится запах
пороху, чувствуется близость битвы.
     Передовые  английские  отряды  перестреливаются  с  казаками.  Вдали на
аванпостах раздаются выстрелы, изредка грохочет пушка.
     На свободном пространстве толпятся и бродят солдаты всех армий.
     Мародерство в полном  разгаре. Зуавы рискуют не  достать даже объедков.
После минутного  удивления  они  отправляются  далее  гимнастическим  шагом,
прижав локти к телу, причем котелки, которые они несут, болтаются и бренчат.
     Первые аулы, хижины, обитаемые татарами, опустошены.  Все взято, словно
выметено, и несчастные крестьяне горько оплакивают свое разорение.
     Зуавы,  видавшие  много  подобных  сцен,  проходят  мимо,   не  обратив
внимания, ускоряют шаг  и, наконец, бегут со всех ног. На пути они встречают
линейцев,  нагруженных,  как  мулы,  с  раскрасневшимися от  вина лицами,  с
воспаленными глазами.
     Зуавы  достигают большой  фермы, расположенной  среди виноградников. На
дворе  ужасающий беспорядок.  Солдаты  всех армий  воюют на  скотном  дворе.
Артиллерист режет саблей свинью, которая отчаянно визжит. Венсенский стрелок
взваливает  себе на  плечи барана,  толпа  стрелков толкает и тащит  мычащую
корову, между тем как англичане в красных мундирах охотятся и за птицей.
     --  Черт  возьми,  --  ворчит  один  из зуавов, --  нам эдак ничего  не
останется!
     Сорви-голова хохочет и кричит:
     -- Не бойся! Через минуту у нас будет всего вдоволь!
     Из подвала текут реки вина.
     Сорви-голова облизывает губы.
     - Что, если бы выпить глоток? -- говорит он.
     -- Отлично! -- отвечают в один голос зуавы.
     Они  бегут к подвалу и смотрят. Там  можно  утонуть в  вине.  Настоящее
крымское вино, сухое, розовое, искристое, которое пахнет кремнем.
     В погребе находились сотни бочек вина.
     Солдаты прокололи втулки саблями и  штыками. Вино полилось,  потекло по
подвалу и задержалось в его стенах, как в цистерне.
     -- Ах,  плуты! --  кричит  один из  зуавов.  --  Надо пить! У меня  нет
предрассудков, когда тут разливанное море вина!
     Никто не думает об умеренности. A la guerre, comme a la guerre!
     Все  начинают  пить, пить без  конца, празднуя это единственное в своем
роде открытие.
     Зуавы напитываются вином как губки.
     Сорви-голова успел наполнить все котелки.
     -- Теперь, -- говорит он, -- похлопочем об обеде!
     Они возвращаются на скотный двор, где продолжается ожесточенная битва.
     Сорви-голова, от  которого  не ускользает  ничего,  замечает прелестный
розовый куст в полном  цвету, срывает розы, связывает их былинкой в красивый
букет и бережно  втыкает его  в  складки своего шерстяного пояса. Товарищи с
удивлением смотрят на него. Какие там розы, когда тут разливанное море вина,
а двор полон птицы!
     Но  у  всякого  свой вкус,  и Сорви-голова, предводитель  отряда, имеет
полное право выполнять свои фантазии.
     Жан спокойно прикладывает руки ко рту в виде воронки и вопит:
     -- К оружию! К оружию! Казаки!
     Безумная  паника охватывает мародеров.  Они бросают добычу, бегут через
двор  в ворота и исчезают, совсем перепуганные, потерявшиеся. Зуавы остаются
одни  и  кусают   себе  губы,  чтобы  не  разразиться   сумасшедшим  смехом.
Сорвиголова весело кричит:
     -- Все наше! Мы выберем, что нам нравится, и унесем в лагерь!
     Посередине двора лежит умирающая свинья, брошенная артиллеристом.  Один
из  зуавов  взваливает ее  себе на  спину,  приговаривая:  "Пойдем,  госпожа
свинья! Пойдем!"
     Другие  хватают индюшек  и гусей. Сорви-голова запасся петухом и жирной
уткой, которых он держит за шею обеими руками.
     Птицы  отчаянно  болтают лапками  и крыльями.  Жан  становится во главе
отряда и командует:
     -- Налево кругом марш!
     Он весело идет  впереди, подпрыгивая, встряхивая задыхающихся петуха  и
утку.
     Между тем беглецы, заметив, что они обмануты, постепенно возвращаются.
     В тот момент, когда Сорви-голова, жестикулируя,  проходит  в ворота, он
сталкивается с каким-то  линейцем,  толкает его  и идет дальше,  не  обратив
внимания на  галуны сержанта, нашитые на его рукаве, и  даже не извинившись.
Очевидно, крымское вино сильно подействовало на него.
     Унтер-офицер сурово окликает его:
     -- Эй ты, зуав, разве у тебя в полку не отдают честь старшим?
     Артиллеристы,  линейцы,  охотники,  англичане останавливаются, образуют
круг и смотрят, забавляясь затруднительным положением зуава, который обманул
их.
     Сорви-голова  пристально  смотрит  на  сержанта,  узнает его и  кричит,
смеясь:
     -- Ах, в самом деле! Ведь это Леон, мой старый  товарищ. Леон Дюрэ, мой
однокашник... Как я рад, как счастлив тебя видеть!
     Очень бледный, нахмуренный, скривив рот, унтер-офицер отвечает:
     -- Здесь нет ни товарищей, ни однокашников! Есть  только  унтер-офицер,
которого простой солдат грубо  оскорбил. Приказываю тебе сейчас же встать во
фронт и отдать мне честь!
     Сорви-голова,  совсем  опешив,  не  верит  своим ушам.  Зуавы ворчат, в
группе других солдат слышится ропот  одобрения. Сорви-голова все еще думает,
что с ним шутят, и задыхающимся голосом спрашивает:
     -- Ты шутишь, Леон, не правда ли? Мы выросли в одной деревне, поступили
вместе  на  службу,  в один  и тот  же день  были сделаны капралами, а потом
сержантами... я снял галуны только для того, чтобы перейти в полк зуавов!..
     -- Я знаю только, что ты, простой солдат, не извинился за свою грубость
и неловкость и не отдал чести старшему чину! Ладно, ты еще услышишь обо мне,
зуав!
     Завидуя зуавам, этому  избранному  и  популярному  во  Франции  корпусу
войск,   пользующемуся    многими   привилегиями,   солдаты   других   армий
посмеиваются.  Они  находят, что  сержант  отлично  прижал этого  гордеца  и
забияку, который  посмеялся над  ними и присвоил  себе  их добычу.  Товарищи