ветром плащ, -- а ты, юный Дагхар, обуздай себя. Я видел  этого аллеманского
графа рядом  с собою на Марне, там, где не отступали одни только отважнейшие
из героев...
     --  То, что я могу сказать, уже известно вам, -- начал король ругов. --
Гнет гуннов невыносим! Когда же, наконец, он будет свергнут?
     -- Когда его свергнут боги, -- сказал Гервальт.
     -- Или мы! -- вскричал Дагхар. Король Ардарих задумчиво молчал.
     -- Разве можно более сносить его, граф Гервальт? -- спросил король.
     --  Ты  храбр  и горд, как  весь  твой благородный народ. Должен  ли  я
напоминать  тебе  о  том, что ты сам знаешь?  И терпишь, подобно  нам?  Гунн
господствует повсюду. Ни Рим, ни Византия не дерзают восстать против него! А
страшного вандала  Гейзериха,  бича  морей,  он  называет  своим  братом. Он
покорил  все  народы  от Византии на востоке до  Янтарных Островов Северного
Моря. И  каково  его  господство?  Один  произвол!  Иногда,  по прихоти,  он
великодушен,   но   вместе   с   тем   отличается   жестокостью,   насилием,
святотатством. Ни  короли, ни поселяне, ни женщины  не  могут считать себя в
безопасности от  его  прихотей  и  желаний.  Но  из  побежденных  им народов
безжалостнее  всего поступает он  с нами, белокурым и голубоглазым племенем,
считающим  своими  предками  Асгардов.  Нас,  германцев,  как  называют  нас
римляне, он стремится не только подавить, но и опозорить.
     -- За исключением меня и моих гепидов, -- слегка выпрямившись, спокойно
произнес король Ардарих.
     -- Правда,  -- неохотно сказал Дагхар, -- тебя  да еще остгота Валамера
он  называет своими копьем  и мечом. Вас он уважает,  но за какую цену!  И в
награду за что?
     -- В награду за нашу верность, юный королевский сын.
     --  Верность!  Да  разве это  есть  высшая  слава? Меня учили  иному  в
королевском дворце  скиров. Мой слепой отец, король Дагомут, когда я еще был
мальчиком,  часто  играл на  арфе и пел:  "Высшая  слава, высшая  почесть --
слушай и помни -- есть геройство". И я твердо запомнил эти слова.
     --  И  ты, юный Дагхар, славно перенял от  отца и геройство, и  игру на
арфе.  Юноши  и  девушки  одинаково превозносят  тебя,  как лучшего  певца и
арфиста. И с радостью я видел также, как ты владел мечом в толпе византийцев
и склабенов. Но выучись еще одному, а учиться у старших  не позорно, Дагхар:
начало всякого геройства есть верность.
     -- И это все? -- нетерпеливо спросил Дагхар.
     -- Все, что он получает от меня!
     -- Но неужели,  друг Ардарих,  -- заговорил король Визигаст, --  ты  не
жалеешь своих соплеменников, соседей, друзей? Правда,  что  доселе  он щадил
права  гепидов и остготов и соблюдал  договоры с ними. Но мы, все остальные?
Мои   руги,  Дагомутовы  скиры,  герулы,   туркилинги,   лангобарды,  квады,
маркоманны, туринги,  твои швабы,  Гервальт,  -- разве  он  не считает своею
величайшею  радостью  произвольно  нарушать  всякие договоры, даже с теми из
нас,  которые всегда оставались  верны  ему?  Вас  он  почитает,  награждает
богатыми дарами, отдает вам  долю в добыче, за которую вы даже не сражались,
а  нас  он только угнетает  и отнимает у  нас  нашу  собственность.  Как  ты
думаешь, разве все это не возбуждает ненависть и зависть?
     --  Конечно,  это  неизбежно,  -- вздохнул  Ардарих, разглаживая  седую
бороду.
     -- Он поступает  так, -- продолжал король ругов, -- с целью довести нас
до отчаяния и восстания.
     -- Чтобы вернее уничтожить вас, -- печально подтвердил Ардарих.
     --  К этому  он добавляет еще  оскорбления и позор.  Так, в  придачу  к
обычной ежегодной дани тюрингов, состоящей из трехсот коней, трехсот коров и
трехсот свиней, он потребовал прибавку из трехсот девушек.
     -- Я убью его за эту обиду! -- громко вскричал молодой Дагхар.
     --  Не  удастся, горячая  голова, --  возразил Гервальт,  --  ты  и  не
подойдешь к нему. Его гунны повсюду и всегда окружают его тесною толпою, как
пчелы улей.
     -- А храбрые тюринги согласились на это? -- спросил король Ардарих.
     -- Не знаю, -- продолжал Визигаст.  --  Да, несколько лет назад надежда
проснулась  было в сердцах  трепещущих народов! Помнишь, друг Ардарих, когда
течение той реки в Галлии остановлено было массою трупов, и волны ее  залили
берега кровавым потоком?
     -- Помню ли я?  --  простонал гепид.  -- Двенадцать  тысяч моих гепидов
легли на поле битвы.
     -- Тогда он впервые вынужден был отступить.
     -- Благодаря доблестным вестготам и Аэцию, -- вскричал Дагхар.
     -- А когда вскоре за этим, -- подхватил Гервальт, -- он был изгнан и из
Италии  старым  римским  священником,  ходившим  с  костылем,  тогда-то  все
порабощенные им северные племена начали надеяться...
     --  Что  настало  освобождение и  что Бич  Божий сломлен, --  продолжал
Визигаст.
     -- Уже тут и там вспыхнуло было пламя борьбы! -- воскликнул Дагхар.
     -- Слишком рано! -- серьезно произнес король гепидов.
     -- Конечно, рано, -- вздохнул Гервальт, -- он залил это пламя  потоками
крови.
     -- А  ныне!  --  вскричал Визигаст. -- Его намерение на следующую весну
гибельнее всех прежних. Хотя он держит  свои цели  в глубокой тайне, и о них
можно только  догадываться, но  они  должны  быть  чудовищны, судя по силам,
которые  он собирает. Он созывает все свои народы, а  их  несколько  сот, из
обеих частей света, а из третьей, из Африки, вандал протягивает ему руку для
страшного союза!
     -- Кому грозит беда? Опять востоку? -- спросил Гервальт.
     -- Или западу? -- спросил Дагхар.
     -- Вернее, обоим, -- заключил Ардарих.
     -- Кому  бы ни было, --  продолжал король ругов, -- но он будет в шесть
раз сильнее, чем был три  года тому назад! А его противники? На византийском
престоле  сидит  ничтожество!  На   востоке   Аэций  в  опале  у  императора
Валентиниана, и  ему угрожает кинжал убийцы. У вестготов четыре брата короля
враждуют  между  собою из-за короны.  Погибнет свет, погибнет  на веки, если
покорены будут еще Галлия и Испания. Тогда падут Рим и Византия. Раньше, чем
он выступит в этот поход, который  увенчается несомненной победой, он должен
погибнуть. Иначе он поработит весь мир. Прав я или нет, друг Ардарих?
     --  Прав, -- со  вздохом отвечал  он, прижимая ко лбу  стиснутую  левую
руку.
     -- Нет,  ты  неправ,  король Визигаст! -- сказал алеманн.  -- Ты был бы
прав, если  бы он был  также смертен, как и  мы, и если бы его возможно было
обуздать
     такими же  средствами,  как  и других  людей.  Но  он злой  дух!  Он --