населена племенами великого  готского народа, остготами и гепидами, ругами и
скирами, они умели ограждать  себя  от  вторжения  варваров, умели  прилежно
возделывать  почву.  Во  всех  моих   странствиях  я   не   встречал  лучших
земледельцев, чем германцы. Двадцать лет тому назад я  проезжал  по этой  же
дороге, как посланник императрицы Пульхерии к королю остготов. Тогда я видел
здесь нечто иное. Но ведь с тех пор явились гунны.
     -- Но почему же гунны уничтожают то, что сделалось их собственностью.
     -- Они должны  уничтожать ее, о Максимин! Они не могут поступать иначе.
Разве тебе не случалось  видеть, в  каком виде остается  благодатная  страна
после нашествия на нее саранчи?
     --  Ужасный  народ! А  императоры наши угождают, льстят ему, заискивают
перед ним,  уступают ему целые области! И  все это единственно лишь с  целью
вытеснить германцев! Это все равно, что  призвать стаю волков в овечье стадо
для того, чтобы отгонять от него орлов.
     ГЛАВА ВТОРАЯ
     Мне до сих  пор странно,  -- продолжал  Максимин,  -- что  я,  честный,
благонамеренный, не  совершивший никакого  преступления, римский  гражданин,
принужден путешествовать по стране гуннов.
     --  Для  меня же, --  усмехнулся его спутник, -- еще более удивительно,
что я стою  здесь, на этом холме, вместо того,  чтобы описывать свои прежние
посольские  поездки,  спокойно  сидя в  уютном  кабинете.  Вместо  этого мне
пришлось  поневоле пуститься  в новое путешествие, и  к  кому  же! К Аттиле!
Именем  которого  матери  стращают детей  от Тибра  до  Босфора! Кто  знает,
вернусь ли я  назад к  моим  запискам и дневнику,  в  таким  безукоризненном
порядке лежащем в  ящиках библиотеки! Этот гуннский царь оставлял у себя уже
многих понравившихся ему  посланников. А иногда  не  возвращались  и  такие,
которые не умели ему понравиться,  но в подобных случаях они недолго жили на
свете,  --  добавил он, полусмеясь полудосадуя,  но в  то же время  с полной
покорностью неизбежной судьбе.
     -- Прости, друг Приск,  -- возразил патриций, -- я  знаю, это моя вина,
если не будет окончена  твоя книга, столь высоко ценимая всеми византийскими
учеными...
     --  Таких  в  Византии  только  семнадцать,  ибо  только  они  выказали
достаточно образования, чтобы не только хвалить книгу, но и купить ее...
     -- Когда император неожиданно повелел мне сопровождать посольство, мне,
доселе никогда не пользовавшемуся милостями при дворе..
     --  Как  можешь ты быть  в милости,  патриций?  Ты  ведь  оскорбительно
честен!  Более  того, ты  неподкупен! Впрочем  я  не считаю  доказательством
благосклонности это поручение к степному волку.
     --  Прежде  всего  я написал  духовную! Потом я сказал себе: друг Приск
должен  ехать  со мною, иначе я умру  на дороге  от скуки, от  отвращения  к
обществу  моих спутников  и от беспомощности в совершенно  чуждой мне стране
варваров. Приск же,  знающий  все языки,  желанный товарищ всех посланников,
знает также все  страны и в том числе царство  гуннов. Приск пожалеет своего
неученого друга...
     -- Спасителя его жизни и чести! -- с горячностью пожимая руку сенатора,
вскричал обыкновенно холодный, сдержанный ритор. -- Когда несколько лет тому
назад величайший негодяй...
     -- То есть Хризафиос!
     -- Не мог подкупить меня в пользу нашего никуда негодного наместника на
персидской  границе,  его родственника, и  донес императору о  моих будто бы
тайных сношениях с персами, я уже был брошен в темницу бессмертных...
     -- Почему называешь ты так государственную тюрьму?
     --  Потому  что никто не  выходит из нее в образе  смертного. Тогда ты,
презирая  всемогущего  евнуха,  поручился  за меня  всем  своим  имуществом,
добился моего освобождения и с твоей помощью я в состоянии был доказать  мою
невиновность Никогда  не  забуду я  этого!  И если бы у Аттилы действительно
была волчья  пасть, как говорят няньки в  Византии, для тебя, о Максимин,  я
готов положить мою голову под его зубы. Но почему именно ты, а никто другой,
был избран для этого посольства, еще остается тайной. Как это случилось?
     --  Довольно  странным  образом. Среди  ночи  я  был  разбужен рабом по
приказанию  Вигилия,  желавшего немедленно меня  видеть.  Тебе  известно мое
глубокое презрение  к этому человеку;  в первую  минуту я  отказался. --  Он
здесь по повелению  императора, --  сказали мне,  и через минуту  при  свете
лампады  он  уже  держал  передо  мною  приказ, написанный  рукою  евнуха  и
подписанный  императором, которым  мне  предписывалось на следующее  же утро
отправляться  в Пан-нонию, царство  гуннов, с  Вигилием и посланными Аттилы,
для вручения императорского ответа.
     --  Ответ  этот нелегко  нести:  он весит  много  центнеров позора,  --
проворчал ритор.
     --  Чернила на этом предписании еще не успели  засохнуть, когда я читал
его,  значит  распоряжение  было  сделано  уже  после  полуночи императором,
Хризафиосом, Вигилием и -- удивительная вещь! -- еще одним.
     -- Кем? -- с изумлением спросил Приск.
     -- Эдико.
     -- Посланником Аттилы? Откуда ты знаешь?
     -- Вигилий сказал. Хотел бы я знать, чем этот человек без всяких заслуг
сумел расположить к себе императора и даже самого евнуха?
     -- Вероятно своей единственной способностью.
     -- О чем говоришь ты?
     -- Он толмач: кроме латинского и греческого языков он знал язык готский
и гуннский. Двуязычный  по природе, он владел еще другими  языками, так  что
теперь он может  без  запинки  лгать  на  шести  наречиях,  по  собственному
убеждению или по внушению злобного Хризафиоса.
     --  Узнав  о  вмешательстве  Вигилия  в  мое  назначение,  я  пришел  в
негодование  и  спросил  его,  как  он  осмелился  требовать,  чтобы  я  его
сопровождал,  зная, какого  я мнения о  нем. Но  Вигилий  отвечал, что не он
избрал меня своим спутником и что на этом настоял Эдико,  требовавший, чтобы
ко двору его царя послан был достойнейший из византийских сенаторов, или, по
крайней мере, тот, кто таковым считается, -- скромно прибавил старик.
     -- И все назвали достойнейшим Максимина, -- докончил Приск.
     -- В противном же случае -- заметь это! -- он не мог бы принять на себя
всей опасности и ответственности. Понимаешь ты это?  Ритор задумчиво покачал
головою.
     -- Вигилий просто налгал, -- сказал он помолчав.
     -- Я сам  так думал и,  оставшись с посланником наедине, спросил его об
этом. К"  моему  удивлению,  Вигилий  говорил правду.  Аттила  действительно
требует  посланника с  титулом сенатора. -- Но почему  же вы  избрали именно
меня?  -- спросил  я посла.  --  Ты узнаешь  это  в свое время,  --  отвечал
германец.