широкою струею, массивное тело покачнулось и тяжело рухнуло на землю.
     Восторгу  гуннов не  было границ, и  нескончаемые  крики  их оглушили и
ошеломили чужеземцев.  -- Аттила! Отец  наш! Великий  властелин!  Повелитель
мира!  Нет равного Аттиле! -- слышались восклицания среди несмолкаемого рева
возбужденной толпы.
     Когда  наконец  шум и крики стихли, послы сочли  эту минуту удобной для
представления владыке  гуннов.  Эдико  согласился  исполнить  их желание  и,
пройдя
     I
     мимо леса  почтительно поднявшихся перед ним копий, прошептал что-то на
ухо Аттиле.
     Но Аттила не удостоил их даже взглядом. На  его желтом  лице  мгновенно
вспыхнул и погас легкий румянец. Было ли это движение гнева или радости?
     -- Послы от императоров? -- громким голосом  произнес он по-латыни.  --
Это не  к спеху. Мне  донесли о  прибытии послов от финнов, астов, угугуров,
акациров н еще трех народов, имена которых я забыл. Всех их приму раньше.
     То же  самое он повторил на гуннском языке, обратившись к своим вождям,
и,  повернувшись спиной к римлянам, медленно, но  с достоинством поднялся по
высокой лестнице, ведущей в его деревянный дворец.
     ГЛАВА ПЯТАЯ
     Вечером того же дня в лучшей комнате одного из красивейших домов лагеря
сидели  два  человека, погруженные  в откровенную беседу,  это  было  жилище
Хелхаля.
     С  потолка  спускалась  лампада  изящной восточной  работы, разливавшая
мягкий  ровный  свет.  Комната была  убрана в диком,  чисто гуннском  вкусе:
кругом расставлены были низкие деревянные скамейки. Пол и стены покрыты были
звериными шкурами  и конскими  кожами, дублеными  и сыромятными. Место стола
занимала  крышка  высокого, грубо сделанного из соснового дерева сундука. На
стенах развешаны были разные  принадлежности верховой езды и охоты. Глиняный
пол  покрывали не  ковры,  но  грязные,  отвратительно  пахнущие циновки  из
перепрелого камыша.
     На одной из скамеек, прислонившись спиной к стене, сидел Аттила.
     Он  сидел  молча,  неподвижно,  в  глубоком  размышлении,  закрыв  свои
маленькие некрасивые глаза.
     Под его скамейкой,  на  конских  шкурах,  у ног своего господина  лежал
старый Хелхаль, почти лысый, с седой бородой. Он  не сводил глаз с Аттилы  и
внимательно подмечал его малейшее движение.
     -- Выскажись, господин, -- наконец, после долгого молчания произнес он.
-- Ты чувствуешь в этом потребность. Я знаю это...  Ты уже  обдумал все свои
тайные  намерения,  и теперь  тебя  мучит  желание высказать их.  Говори же!
Хелхаль -- твой верный слуга. 'Аттила глубоко вздохнул.
     -- Ты прав,  старик, -- сказал он, -- ты  всегда угадываешь меня. Да, я
скажу тебе все. Но прежде, чем мы будем обсуждать планы на будущее, я должен
вернуться к  прошедшему:  только  оно пояснит тебе  настоящее,  из  которого
вытекает будущее.  Придвинься ближе, Хелхаль: то, что ты услышишь, не должно
быть  произнесено  громко.  Я введу  тебя  в  тайник моей души.  Высказаться
наконец -- это наслаждение!  И кому  мог бы я  довериться? Для женщины такие
мысли недоступны. Сыновья мои слишком юны. Брат...
     Он вздрогнул и умолк.
     -- У тебя нет брата, господин, -- произнес старик, со страхом  взглянув
на него. -- Уже давно князь Бледа...
     -- Умер. С  тех пор мне часто  было почти жаль, что он... умер. Но нет!
Смерть его была неизбежна.
     -- И он умер, -- повторил Хелхаль, опуская глаза.
     -- Нет, старик, -- резко вскричал Аттила, -- он не умер! Я убил его вот
этой рукой, -- тихо добавил он, протягивая правую руку.
     -- Ты говоришь это, -- отвечал Хелхаль.
     --  Мне  нравится,  --  продолжал  Аттила,  помолчав,  --  что   ты  не
лицемеришь. Так ты знал об этом?
     -- Знал.
     -- А гунны?
     -- Они тоже знают.
     -- Они это мне... простили?
     -- Разве ты слышал когда-нибудь хоть один упрек? Ты сделал это, значит,
это было неизбежно.
     --  Да, необходимо  для исполнения воли Бога мщения. Сейчас ты увидишь.
Слушай!
     -- Я слушаю, -- сказал Хелхаль.
     ГЛАВА ШЕСТАЯ
     Ты  знаешь,  --  начал  Аттила, --  что  после  смерти  отца...  Ужасно
вспомнить его плавающим в своей крови...
     -- Да! А та женщина... -- заметил, задрожав, Хелхаль.
     --  Замолчи!  --  приказал  Аттила.  --  Если  гунны   узнают  об  этом
когда-нибудь...
     Но старик, как  бы под  чарами тайного ужаса, более сильного, чем страх
перед его господином, продолжал:
     -- Женщина! С обнаженным ножом! Старая сарматская ведьма! С ножа капала
его  кровь, а  она размахивала  им  над своей головой и кричала:  "Он распял
моего  невинного внука!  Но  бабка отомстила  за него! " Старуха убила моего
господина, повелителя гуннов! -- Хелхаль застонал.
     -- Замолчи, говорю тебе!
     -- Но ведь они  знают  это! Хотя вы, двое сыновей,  приказали умертвить
всех свидетелей, но многие из  невинных жертв успели сказать  своим палачам,
за что они осуждены на смерть. А палачи рассказали другим. Так и я узнал  об
этом по возвращении из похода на яцигов.
     -- Большое несчастье,  что это известно гуннам. Они слепо верят  в свои
предрассудки.
     --  Это  не предрассудок,  -- ответил Хелхаль,  --  ничто не может быть
справедливо.
     Аттила пожал плечами.
     --  Не сомневайся сам,  --  продолжал старик, -- и не подрывай народных
верований, которых, как я с горестью убедился, ты не придерживаешься с такой
же строгостью, как твои предки.
     -- Ты заблуждаешься. Я верю в бога войны, бога мщения, вложившего в мои
руки  свой собственный меч. Я верю  предсказаниям наших жрецов,  гадающих на
дымящейся крови наших  пленников. В особенности, -- с  усмешкой прибавил он,
-- когда они предсказывают мне счастье и победу!
     --  Это  значит,  -- возразил старик, --  что  из  всех завещанных  нам
предками верований  тебе годятся  только те,  которые благоприятны для тебя.
Берегись! Боги не позволяют смеяться над собою!