надеюсь  пировать  в  Валгалле   у  Вотана.  И  первый  советник  императора
хладнокровно сказал мне: "Умертви Аттилу..."
     Стены задрожали от криков ярости, ужаса и изумления.
     --  Умертви  Аттилу,  беги  в  Византию  и будь  после меня  первым  по
могуществу, богатству и величию...  Хорошо, что по византийскому придворному
обычаю я оставил мое оружие при входе. Иначе боюсь, что в гневе своем я убил
бы обоих разбойников. Вскочив с мягкого ложа  как ужаленный, я хотел  бежать
прочь, когда  внезапно,  сам  не  знаю как, передо мной встала кровавая тень
моего отца, и я вспомнил ту клятву, которую некогда произнес... Ты знаешь, о
господин?
     Аттила утвердительно кивнул.
     -- И тень отца моего произнесла: "Никогда не можешь ты лучше  исполнить
своей   клятвы,  как  раскрыв  перед   всем  светом  позор  императора,  его
предложение тайного убийства!
     Римляне смотрели друг на друга в безмолвном, неподвижном ужасе.
     -- Это... невозможно... -- проговорил Максимин.
     -- Ты получишь доказательство, -- спокойно продолжал Эдико.
     -- Что невозможно... для Хрисафия? -- мрачно прошептал Приск сенатору.
     -- Тебя, достойнейшего и благороднейшего  из всех  вельмож  столицы, --
говорил германец,  -- избрал  я  своим  спутником  для  того,  чтобы ты  был
свидетелем  моего  рассказа.  Обуздав  свой гнев  и  оскорбленную  честь,  я
согласился  на  гнусное  предложение.  Для  того  чтобы уверить  их  в  моей
искренности, я потребовал с них плату в  пятьдесят фунтов золотом, будто  бы
для раздачи воинам, с которыми я стою на страже у палатки гунна.
     -- Вот золото! -- радостно вскричал евнух  и отсчитал требуемую  сумму,
которую всыпал в черный кожаный кошелек...
     Вигилий застонал и скорчился под руками гуннов.
     -- Нет, -- сказал я,  отстраняя кошелек, -- теперь я не возьму награду.
Прежде  нужно  сделать  дело, а потом брать плату. Ведь, кажется,  император
отправляет послов к гуннам?
     -- Да! --  отвечал Вигилий. --  И  я уже назначен в посольство. Дай мне
кошелек, Хрисафий, я спрячу его покуда.
     И  евнух повесил ему на шею кошелек,  который он с тех пор всегда носит
под одеждой на груди.
     --  Снять с  него  хламиду  и  тунику! Живо,  Хелхаль! --  распорядился
Аттила.
     Гунны  подняли и  крепко держали падавшего Вигилия. Хелхаль  ощупал его
грудь  и, сразу оборвав шнурок черного, очень тяжелого кошелька, почтительно
положил его к ногам своего господина.
     Среди гуннов пронесся ропот ярости.
     --  "Соб-ствен-ность Хри-са-фи-я",  --  низко нагнув голову  по складам
прочитал  Аттила и  оттолкнул  кошелек  ногою. -- Выньте золото и  свешайте,
точно ли в нем пятьдесят фунтов, как говорит Эдико.
     -- Можете вешать,  -- закричал Вигилий, собравшись с духом,  --  но все
равно он налгал!
     -- В самом деле? -- спросил Аттила. -- Но зачем же ты тайно держишь при
себе такие большие деньги?
     -- Господин... для того... чтобы сделать покупки в царстве гуннов...
     -- Молчать, лгун!  Эдико еще в  Византии сказал  тебе, что  в  границах
моего  царства вы все мои гости, и все необходимое получаете от  меня в дар.
Вам даже запрещено покупать здесь что-либо, потому что издавна императорские
послы под предлогом закупок употребляют деньги на подкупы и выведывание!
     -- И все-таки германец лжет и выдумал все от начала до конца...
     --  Выдумал даже  и  это удостоверение  императора? --  спросил  Эдико,
вынимая из-за пояса папирусный свиток. -- С византийцами нужна осторожность!
Я потребовал письменное удостоверение от  императора, что убийство это  есть
его  желание и  что после совершения постыдного преступления он не откажется
от  обещанной мне награды.  Горячее  стремление уничтожить  тебя,  господин,
ослепило хитрецов.  Ночью же  евнух  и Вигилий провели  меня  к  императору,
жаждавшему узнать об исходе  нашего  разговора.  Правда, меня не допустили к
нему в столь поздний  час и оставили ждать в соседней  комнате. Но скоро оба
вернулись, неся удостоверение, написанной  по всей  форме его  секретарем  и
подписанное именем императора.
     -- Читай! -- приказал Аттила.
     --  "Во  имя  Господа  нашего  Иисуса Христа! Император  Цезарь  Флавий
Феодосии, победитель гуннов и  готов, актов и склабенов,  вандалов и аланов,
персов    и    партов,    благочестивейший,    счастливейший,    славнейший,
всепобеждающий,  непобедимый  триумфатор, обожаемый  во  все  времена Август
повелевает Эдико  совершить  спасительное  убиение  нашего  злейшего  врага,
порученное ему Хрисафием и  Вигилием. Пятьдесят фунтов золота выплачены  ему
уже вперед.  Остальные пятьдесят получит он для награды страже по совершению
убийства.  Сам  же он, по  возвращении  в Византию,  возведен  будет  в  сан
патриция, получит дом,  крытый золотой черепицей, и годовое содержание  в 20
тысяч солидий". Подписи императора и секретаря.
     -- Будешь ты опровергать и это, собака?
     -- Пощады! Помилования! -- кричал Вигилий. -- Пощади мою жизнь!
     --  Что мне в твоей  жизни?! Хотя  впрочем недурное украшение в царстве
гуннов  составил бы висящий на сухом дереве на большой  дороге императорский
посол с дощечкой на груди: "Повешен за покушение  на жизнь владыки гуннов по
тайному повелению своего господина!" Но мне больше нравится нечто другое  --
то,  что выдумал Эдико, привезший для этого сюда тебя,  о Максимин! Я желаю,
чтобы достойный, честный  человек свидетельствовал  бы о том,  что он сейчас
здесь видел и слышал, перед  собравшимся сенатом в Византии! Во имя правды и
справедливости, я требую этого от тебя, Максимин!
     ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
     Старик, опустившись на  скамью,  сидел сгорбленный, закрыв лицо  своего
плаща. Тщетно старались Приск и другие римляне  приподнять  его. Не вдруг он
встал сам, выпрямившись во весь рост.
     -- Я буду свидетельствовать об этом, ты можешь быть спокоен, повелитель
варваров!  --  вскричал  он.  -- Такая  низость, такие  бесчестные  поступки
отдельных  негодяев должны быть  стерты  с имени римлянина.  Я сделаю это! И
пусть император убьет меня за правду, но он услышит ее. Он и весь сенат!
     -- Хорошо! Ты нравишься  мне,  старик. И когда убийца  предстанет перед
императором и сенатом, повесьте ему на шею этот кошелек и спросите Хрисафия!
узнает ли он его? Феодосию же скажите, так говорит Аттила, сын Мунчука: "Ты,
Феодосии, и я, мы имеем между собою общее  -- благородное  происхождение. Но
Аттила  сохранил  и  умножил  блеск своих предков, ты же,  Феодосии, омрачил
славу. Ты сделался  не  только данником Аттилы,  но и постыдным  образом,  в
заговоре с другими, задумал убить его. Как низко пала гордость римлян! Помню
еще с  детства: с  трепетом произносили мы  имена  Рима, Цезаря, Императора!