--  Я думаю,  -- с досадой  отвечал  вступивший в разговор  Хелхаль, --
мальчишка  метнул меч в  твоего отца, и если он  еще жив,  то лишь благодаря
гуннской верности.  А старик вместе с ним  и с  целой шайкой других негодяев
сговаривались  убить господина.  Мы же, отец твой  и  я, подслушали весь  их
заговор, спрятавшись в дупле ивы на дунайском острове.
     Эллак закрыл глаза.
     --  Если так,  -- сказал  он,  --  то осуди и убей  их обоих: я не смею
просить за них. Но Ильдихо? Ведь она невинна?
     -- Нет. Она знала о заговоре. Я увидел это по ее первому же  взгляду на
меня, когда она вошла сюда. Она знала все и молчала.
     -- Но могла ли она погубить отца и жениха?
     -- Она  должна  была это сделать. Но  ей я прощаю.  Она не подвергнется
наказанию.
     -- Но... отец... ведь неправда то, что  говорят?  Что  ты  умертвишь ее
отца и жениха, и... Нет! Это невозможно!
     -- Разве для Аттилы есть невозможное?
     --  Но  это  позор!  -- выкрикнул  Эллак.  -- Запятнанный кровью  обоих
дорогих  ей людей, ты  не можешь  заставить переносить твои объятия  ее, эту
белокурую богиню!
     -- Клянусь моими черными богами, я ее заставлю! -- закричал разъяренный
Аттила. --  Я окажу величайшую честь твоей белокурой богине и сделаю ее моей
женой!
     -- Никогда! Говорю тебе, она любит скира!
     -- Я не ревную к... мертвым!
     -- Но я скажу тебе больше: она ненавидит тебя, ты отвратителен ей!
     -- Она научится удивляться мне.
     -- Нет.  Она умрет раньше, чем будет твоею. О, мой господин  и отец! --
Эллак  упал  на колени,  -- Молю  тебя!  Сжалься! Ни  разу,  с  самого моего
несчастного рождения не осмеливался  я обращаться к тебе с  просьбой. Теперь
же я молю тебя о милости, не к спутникам девушки, но к ней самой!
     -- Я исполню твою  просьбу! Я дарую  ей  высшую милость: она будет моей
женой!
     ----  Нет, отец! Этого  не будет! -- громко закричал обезумевший Эллак.
-- Я не переживу этого! Я сам люблю ее!
     -- Это давно известно мне!
     -- Отец, Дагхар должен умереть?
     -- Должен.
     -- Так отдай ее мне!
     -- Ты  в  самом деле помешался! --  громко захохотал Аттила. -- Значит,
хотя она и любит певца, но  если ты, а не я, возьмешь  ее в жены, то тут уже
нет позора?
     -- Я не коснусь ее! Я буду только свято чтить и защищать ее!
     -- Защищать от меня,  собака! -- заревел Аттила, выхватывая из-за пояса
нож и замахиваясь на сына. Хелхаль едва успел схватить его обеими руками.
     -- Убей, отец! Я буду рад умереть! О, если бы я никогда не родился.
     И он подставил ему грудь.
     -- Нет, -- мрачно  произнес Аттила.  --  Спасибо,  старик. Мальчишка не
стоит  того,  чтобы умереть от  моей руки. Пусть  он живет  и знает, что его
белокурая богиня покоится в моих объятиях. Это будет для него хуже смерти.
     В отчаянии Эллак бросился к двери.
     -- Ильдихо! -- дико закричал он. "Как  спасти ее? Это невозможно! Убить
ее, а потом себя?" -- Мысль эта как молния мелькнула у него, пока он бежал к
выходу. Здесь уже толпились воины, привлеченные криками.
     -- Держите его! -- загремел Аттила. -- Обезоружьте! Хелхаль,  запри его
в ясеневую башню. Я буду судить его после, а теперь иду к моей невесте!
     ГЛАВА ВТОРАЯ
     Когда  Эллака увели, Аттила отпустил воинов и начал  расхаживать  между
столами  и скамьями. Вернулся Хелхаль, доложил  о  выполнении его повеления.
Царь  молча  кивнул и  стал  снимать с головы широкий золотой обруч, который
положил  в сундук с  драгоценностями. Потом он  отстегнул пряжку  и  сбросил
плащ, оставшись в нижней одежде.
     --  Возьми себе  ключ от опочивальни, -- приказал царь. --  Ты  запрешь
дверь снаружи.
     -- Но... второй ключ? Она захочет бежать, когда ты заснешь.
     -- Не  беспокойся! Он у меня здесь,  на груди. А на  пороге опочивальни
пусть сторожат шестеро гуннов.
     Аттила  снова погрузился  в задумчивость и опять  начал  ходить  взад и
вперед.
     -- Где Гервальт? -- спросил  он. -- Я приказал позвать его, как  только
окончилось это дело. Почему он не является?
     -- Его не могут найти.
     -- Пусть его  разыщут  и  свяжут.  Для  укрепления  его  в  верности  и
преданности нам пусть он посмотрит на казнь обоих германцев.
     -- Хорошо, господин, я поймаю его.
     Наступило молчание. Аттила прошелся несколько раз  и опять  остановился
возле друга.
     --  Странно, старик, --  тихо произнес  он. -- Никогда еще я  не ощущал
ничего  подобного перед женщиной. Я трепещу под  ее чистым взглядом, я робею
перед ней, как мальчиком робел перед святыней. Слушай, -- продолжал он тише,
-- я должен запастись  отвагой перед  свиданием с нею. Ты  знаешь,  вот  уже
сорок шесть лет, как я пью одну лишь воду... Но теперь, старик, прошу  тебя,
поставь в опочивальню золотую чашу с крепким гаццатинским вином...
     -- Нет, господин! Это вино -- чистый огонь!
     -- Говорю  тебе: я леденею от ее взоров! Я желал бы, чтобы в жилах моих
текло теперь пламя  Везувия.  Ступай,  старик,  принеси  вино и  приведи мою
невесту, да прежде сними с нее  цепи!.. И пусть никто ни под каким предлогом
не беспокоит меня до завтра.
     ГЛАВА ТРЕТЬЯ
     На пороге царской опочивальни, как сторожевые псы, лежали пятеро гуннов
и их начальник.
     Все было тихо вокруг дворца.
     Тишина царствовала и внутри здания. Раз только начальник стражи вскочил
и приложил ухо к замочной скважине спальни.
     --  Вы  не слыхали? -- спросил он своих воинов. -- Полузадушенный крик?
Точно крикнули: "Помогите!"
     -- Ничего не слыхали, -- отвечали гунны.
     И они снова спокойно улеглись.
     Короткая  летняя  ночь  миновала, звезды  погасли,  взошло  прекрасное,
лучезарное солнце, наступило утро, наступил полдень.
     Хелхаль  давно  уже  ожидал царя  на пороге  опочивальни,  но с  каждой