толпившихся здесь пеших и конных гуннов. Прибывшие сюда раньше  них гунны из
свиты Эрнака успели  рассказать  о  смерти  мальчика  и князя  Эцендрула,  и
народные волны зловеще гудели тысячами угрожающих голосов.
     Дженгизиц  и   Хелхаль   скоро  приметили  малочисленность   германцев,
положение  которых  было  теперь   поистине  отчаянное.   Размахивая  бичом,
Дженгизиц проскакал перед гуннами, отодвигая и размещая их густые ряды.
     -- Вперед, сыны Пуру! -- крикнул он. --  За  мной, вперед!  Вы слышали,
что  говорят  наши  жрецы?  Дух великого отца моего  переселился в такого же
великого героя, каким был он. Этот герой --  я! Я чувствую в себе его мощный
дух.  Следуйте за мной,  Дженгизиц  ведет вас  к победе!  Дженгизиц сделался
Аттилой!
     Глубокое  молчание последовало за его воззванием: проникнутые священным
ужасом,  гунны  набожно  склонили  головы и скрестили руки на груди  в немой
молитве,  готовые  в  следующий  момент  броситься  на  смелых  иноземцев  и
уничтожить их. Гибель германцев  казалась неизбежной. Но тут случилось нечто
совершенно неожиданное.
     ГЛАВА ВОСЬМАЯ
     В  полной тишине, наступившей  перед  шквалом, откуда-то сверху донесся
голос:
     -- Ложь! Все ложь!
     Германцы и гунны в изумлении подняли головы.
     На плоской крыше одной из ближних башен стояла высокая фигура в светлой
одежде.  Это  была  Ильдихо.  Золотые  ее  волосы сияли в  лучах заходившего
солнца.
     -- Вам лгут, гунны! -- громко возвестила она вновь. -- Ваш царь умер не
от излияния крови. Женщина убила его. Я, Ильдихо, задушила его, опьяненного,
задушила своими волосами. У него в зубах потому и осталась прядь волос.
     Словно богиня  стояла Ильдихо  над  гуннами  -- и на площади  поднялось
смятение.
     -- О горе!
     -- Убит женщиной!
     -- Как и его отец!
     -- Проклятье исполнилось на нем!
     -- Горе его сыновьям!
     -- Он проклят навсегда!
     -- Бежать! Бежать прочь!
     Гунны, мужчины и женщины, в панике ринулись кто куда.
     Напрасно предводители пытались  остановить их. Напрасно Хелхаль рвал на
себе  волосы,  умоляя  не  покидать  господина.  Напрасно  Дженгизиц  стегал
беглецов бичом, он сам был сброшен с коня и очутился под копытами.
     Хелхалю   удалось,  наконец,  забраться   на   верхний  ярус  ступеней,
окружавших дворец.
     -- Не верьте германке! Она лжет! -- кричал он  с возвышения.  -- Как  и
ты, Дзортильц, бежишь?! -- Он схватил начальника стражи, недавно обмывавшего
вместе с Хелхалем труп повелителя. -- Остановись! Она лжет!
     -- Нет! Не лжет! -- вырвалось у воина. -- Бегите от проклятого трупа! Я
сам видел, клянусь, у него во рту прядь золотых волос...
     Паника усилилась.
     Хелхалю удалось удержать у  шатра лишь  нескольких преданных ему рабов.
Он боялся, что германцы уничтожат палатку вместе с покойником.
     Но им было  не до того -- они отражали  натиск  гуннов,  которые  среди
всеобщего смятения, валили прочь, круша друзей и врагов.
     В то время, как Ардарих  стоял  на  месте, Визигаст  и Дагхар со своими
людьми  пытались  пробиться  с южной  стороны  площади туда, где возвышалась
башня,  в  которой  была заточена Ильдихо.  Дагхар  прокладывал  себе дорогу
мечом, с трудом продвигаясь вперед.
     Вдруг король Визигаст воскликнул:
     -- Дагхар! На крыше гунн! Она погибла!
     Дагхар на миг остановился и, взглянув вверх, выдохнул:
     -- Это Дженгизиц. Она борется с ним.
     В отчаяньи бросился он вперед, изо всех сил работая  и мечом, и копьем.
Но  если бы дорога  была и вовсе пуста, он и тогда не поспел  бы  на  помощь
своей возлюбленной.
     ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
     Поднявшись  на  ноги,  Дженгизиц   постоял,  привалившись   к  чьему-то
покинутому  коню и едва  перевел дух: в глазах  темнело,  в ушах стоял звон.
Толпа бегущих вновь едва не сшибла его, но кто-то узнал:
     -- Это же сын царя, Дженгизиц! Он ранен, не задавите его!
     И  все пронеслись мимо.  Дженгизиц собрался с силами и обратил  взор на
башню.
     Новые толпы оттеснили его.
     -- Пропустите меня, -- прохрипел он, обращаясь к бегущим. -- Пропустите
меня, гунны! Я прошу вас. Слышите? Дженгизиц просит!
     Такая страсть прозвучала в его словах, что гунны  отступили, отталкивая
своих соседей.
     -- Дженгизиц просит? Этого еще не бывало!
     -- Пропустите сына господина!
     -- Что хочешь ты, господин? Бежать?
     -- Нет,  отомстить!  -- прохрипел он, расталкивая бегущих  и,  выхватив
из-за пояса  свой кривой меч,  помчался к башне.  Дверь не  уступала ударам.
Одно  только это и спасало  доселе Ильдихо.  Часовые  ее бежали  давно,  при
первой  же  вести  о  происшествии,  унеся с  собой  ключ, и  крепкая дверь,
запертая еще, кроме того, на железный засов, выдержала все нападения.
     -- Топор! Гору золота за топор!
     --  Вот  тебе  топор,  Дженгизиц!  --  крикнул  пробегавший мимо  гунн,
выхватывая свой топор и бросая его князю.
     -- Я научу тебя бегать,  собака! -- закричал он и, кинувшись за гунном,
рассек ему череп. Потом он начал разбивать дверь. Во все стороны летели щепы
под сильными взмахами топора. На противоположном углу, в другой башне, также
покинутой часовыми, в низком окне через щель ставня  за работой Дженгизица с
напряженным вниманием следила пара глаз.
     ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
     Между  тем  Ильдихо  с гордостью  и радостью,  но вместе и  со  страхом
следила  за поразительными последствиями  своего  поступка. Она смотрела  на
смятенное  бегство гуннов, на их стычки с германцами, видела издалека своего
возлюбленного  и   отца,  спешивших  освободить   ее,   но   очень  медленно
приближавшихся к месту ее заключения.
     Опершись  на перила крыши, она наблюдала  с волнением за всей картиной,
не обращая внимания на  нередко падавшие возле нее стрелы, пущенные неверной
рукой бегущих мимо гуннов.