очень большую плату, так как повсюду гремела слава о воинственности скиров и
в особенности об отваге моего отца Эдигера. Но отец отказался от предложения
Мунчука.
     -- Император Византии, -- отвечал он ему, -- завербовал уже нас, хотя и
за  меньшее вознаграждение. Мы охотнее  будем служить римлянам из чести, чем
гуннам ради их золота.
     Император поселил нас во Фракии, и  мы много лет  сражались за Византию
против гуннов и Мунчука.
     -- Знаю, -- сказал Максимин, -- сражались отважно и преданно.
     -- Но знаешь ли ты, патриций, какую  мы получили  благодарность? Спустя
несколько  лет  к  гуннам  присоединились   еще  другие  враждебные  народы,
роксаланы. Мы продолжали сражаться и против  них. Что же придумал император?
Он сообразил, что роксаланы многочисленнее  и сильнее нас, и продал нас  им.
Однажды  ночью  явились   к  нам  императорские  полководцы  с  римлянами  и
роксаланами, и  началась  резня:  беззащитных убивали в  постелях, пленников
отвели, как рабов,  на византийские  рынки,  и обработанную  землю отдали во
владение роксаланам. В эту ночь двое из моих братьев были умерщвлены, а двое
взяты в плен. Раненый отец мой со мной и немногими из наших успел скрыться в
лесу. Здесь на нас  напали гунны из той самой  орды, с  которой мы бились во
многих кровавых схватках за  Византию.  Нас привели к  Мунчуку, и мы думали,
что настал наш последний час. Но гунн сказал:
     -- Несчастие  отважных для  нас священно. Вы  испытали верность римлян,
испытайте же теперь дикость гуннов.
     И, развязав  наши узы, он дал  нам пищи  и  вина, и собственными руками
перевязал раны  моего отца, убившего многих из  его лучших всадников.  С тех
пор мы служим гуннам. Нам никогда не  пришлось в этом раскаиваться. Отец мой
умер, пронзенный римской  стрелой, и  на  смертном  одре под  самой страшной
клятвой, данной мною от всего сердца, взял у меня  обещание вечной ненависти
к Византии и Риму и непримиримой с ними вражды. Клятву эту я должен завещать
моим детям, и так передавать ее из рода в род. Я исполнил его завет!
     --  Исполнил вполне?  -- после  долгого молчания  спросил Максимин.  --
Разве у тебя есть сын?
     --Да!
     -- И ты воспитываешь его в ненависти к римлянам и для мщения Риму? И он
дал эту клятву?
     -- Конечно, римлянин! И намерен свято  держать ее! -- раздался  звучный
голос. Прекрасный  стройный  мальчик лет  пятнадцати,  незаметно шедший  все
время за  Эдико  и  слышавший весь разговор,  выбежал  вперед, обнял  отца и
убежал.
     -- Вот мой сын. Он будет верен своей клятве, мой Одоакр!
     ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
     Когда утром послы вышли из дома, чтобы отправиться в обратный путь, они
с  изумлением  увидели,  кроме приготовленных для  них  носилок,  повозок  и
лошадей, еще несколько повозок и превосходных коней.
     -- Подарки Аттилы для вас, -- пояснил Эдико  и, откинув  крышу одной из
повозок, указал на высокую кучу мехов. -- Смотрите, это драгоценнейшие меха,
которые  у нас носят только князья. Но погодите! Вас  ожидает еще подарок, и
мне поручено  было  позаботиться о нем. Я  также  должен  проводить  вас  до
границы.
     -- А где Вигилий?
     --  Он  уже  отослан вперед!  -- отвечал  Хелхаль, который  должен  был
составлять  почетную  свиту  послов,  хотя  и на  небольшое  расстояние.  --
Господин  наш полагал,  что  вам  неприятно будет ехать вместе со  связанным
предателем.
     --  Право,  этот варвар  непостижим.  Он полон противоречий, --  сказал
Максимин  Приску, -- то он жаден на  золото не меньше византийского фискала,
то щедр до величия. Он меня  положительно изумляет. Я  предложил ему выкуп в
500 золотых за вдову моего друга, префекта Ратиарии,  взятую  гуннами в плен
вместе с детьми,  но он только серьезно  посмотрел на меня и  отдал  мне всю
семью,  отказавшись  от  выкупа. Что  побуждает этого  корыстолюбца  к таким
поступкам?
     --  Ты  понравился ему,  старик,  -- сказал  Эдико, слышавший последние
слова,  -- и  он  не  хотел  уступить  тебе  в  великодушии.  У  него  много
недостатков, но мелочности в нем нет. Он велик даже в своих заблуждениях!
     Подъехав в сопровождении Эдико и Хелхаля  к южным воротам лагеря, послы
были   встречены   большой   толпою  мужчин,   женщин  и   детей,   радостно
приветствовавших их восклицаниями на латинском и греческом языках.
     -- Что это за люди? -- с изумлением спросил Максимин. -- Судя по одежде
и языку это римляне?
     --  Да,  римляне,  --  отвечал  Эдико,  --  триста  пятьдесят  человек,
доставшихся на долю личной добычи господина. Он отпускает  их в честь  тебя,
Максимин. Ты сам должен возвратить их отечеству и  свободе. Он полагал,  что
это будет для тебя самым дорогим подарком.
     --  Да  здравствует  Аттила!  Да здравствует великодушный!  --  кричала
ликующая толпа.
     -- Странно, -- произнес Приск, -- мы вступили сюда  с проклятиями этому
чудовищу...
     -- А покидаем  его с выражениями признательности и чувством удивления к
нему... -- сказал  Максимин. -- На земле нет ему равных! Увы! Кто же избавит
нас от его ужасного могущества?!


Книга пятая
     ГЛАВА ПЕРВАЯ
     Возвратясь  домой  после проводов послов, Хелхаль  нашел  у  себя слугу
Аттилы, передавшего ему приказание царя немедленно явиться к нему.
     Неподвижно,  подобно вырезанному из дерева  истукану  злого духа, стоял
Аттила в одной  из  комнат своего дворца, возле  чугунного  стола, покрытого
письмами и римскими картами.
     Старик внимательно посмотрел на своего повелителя, очевидно, только что
перенесшего  сильное  потрясение:  он еще весь  дрожал,  и на лбу  его резко
выступали надувшиеся жилы.  Он  открыл  рот,  как бы  задыхаясь, и в  то  же
мгновение на белый ковер хлынула кровь.
     -- Кровь! -- испуганно вскричал подбежавший Хелхаль.
     -- Моя кровь,  -- хрипло произнес Аттила, -- она едва не задушила меня!
Но  скоро польются  реки...  другой  крови! Хелхаль, подумай, эти туринги...
осмелились противиться  мне...  отказали в  дани девушками!.. "Возьми  у нас
все, что хочешь, --  сказал  дерзкий  Ирминфрид, --  мы знаем, что бессильны
против  тебя,  возьми наших рабов, коней, украшения наших  женщин, но мы  не
отдадим  наших   девушек!   Туринги  скорее   погибнут,  чем  исполнят  твое