подбиравшие выжатые вещи с дерна и  в широких липовых корытах  относившие их
на  середину  залитой  солнцем  лужайки,  где  уже просохла роса,  еще  ярко
сверкавшая близ ручья и по другую сторону его, под кустами и деревьями леса,
окаймлявшего луг с восточной стороны.
     Вся  лужайка была покрыта прелестнейшими  цветами: вероника и кукушкины
сапожки,  тысячецвет  и   рута  охотно  прятали  свои  головки  под   сырой,
разложенной  рядами одеждой, спасаясь  от палящего солнца. Тут же  доверчиво
порхали  бабочки, пестрый  павлиний  глаз и  нежная аврора, любящая  теплые,
солнечные поляны; или  красивая, медленно летающая нимфа  ирис опускалась на
заманчивую  поверхность  белой  шерстяной ткани и широко  распластывала свои
большие крылья, наслаждаясь солнечным сиянием.
          Недалеко  от  цветущей  полянки  проходила прекрасная  широкая  дорога,
ведущая вниз по холму на юг от королевского жилища.
     На  перекрестке,  в  тени густого,  широколиственного  орешника, стояла
длинная  телега,  запряженная  тремя  белыми конями. Над телегой,  на  шести
полукруглых обручах, натянут был навес  из толстой парусины. Многочисленные,
стоящие на земле около телеги корзины, полные высохшего белья> говорили о
том, что работа длится уже долго.
     Впереди,  опираясь  на  телегу,  стояла  высокая девушка необыкновенной
красоты.  Стройная,  безукоризненно  сложенная  красавица  на  целую  голову
превышала своих двух спутниц, также достаточно высоких.
     На ней была одна лишь белая одежда. Она сняла  свой светло-голубой плащ
и  повесила его на край телеги.  Ее шея  и  поразительно красивые руки  были
обнажены,  и  белая  кожа  только  мерцала,  не  блестя, подобно  беловатому
мрамору.  Свободная одежда стягивалась на  бедрах  широким поясом из тонкой,
окрашенной в синий  цвет, кожи; синий рубец подола заканчивался выше изящных
щиколоток,  а  ноги  были  обуты в красиво сплетенные  из  соломы  сандалии,
зашнурованные на высоком подъеме красными ремнями.
     На  королевской дочери  не было золота,  кроме ее  волос,  составлявших
отдельное  чудо  в  этом  прекрасном  существе,  так  поразительны  были  их
шелковистость и невероятное обилие.  На расстоянии трех пальцев над ее белым
лбом, подобно царственной диадеме, положена была коса, а позади этой диадемы
масса волос разделена была на две роскошные косы, спускавшиеся ниже колен.
     Выпрямившись  во весь  рост, она прислонилась  к телеге, положив правую
руку на спину одного из  коней, а другую подняв  над глазами,  защищаясь тем
самым от солнечных лучей. Она зорко наблюдала за  работой девушек на ручье и
на лугу. Ее  большие, блестящие, золотисто-карие глаза,  цветом напоминавшие
орлиные,  смотрели  проницательно,  решительно  и  смели; иногда  она  гордо
поднимала свой резко очерченный прямой нос и круглые, каштановые брови.
     Внезапно,  неожиданным движением  тяжелая телега быстро подалась назад.
Передовой конь  с  ржанием,  выражавшим смертельный ужас,  метнулся задом на
парных коней и  встал на дыбы. Казалось, телега  и  кони  должны свалиться с
возвышенной дороги вниз, в долину.
     Обе спутницы девушки с криком бросились назад, на холм.
     Но принцесса, крепкою рукою схватив под уздцы взвившегося на дыбы коня,
наклонилась, с минуту  что-то  пристально  рассматривала  на земле,  и потом
твердо и уверенно наступила на это правою ногою.
     --  Вернитесь, -- спокойно  сказала  она, отбрасывая носком  на  дорогу
нечто, еще корчившееся в пыли. -- Она мертва.
     -- Что  это было?  --  боязливо  спросила  вновь появившаяся  у  телеги
подруга,  и  с  любопытством вытянула кудрявую  головку,  как  бы  в  защиту
закрываясь темно-зеленым плащом.
     -- Медянка, Ганна, лошади ее очень боятся.
     -- И совершенно справедливо, -- заметила  подошедшая вторая девушка. --
Люди  также  боятся  ее. Знай я, что это медянка, убежала бы еще скорее. Мой
двоюродный брат умер от ее укуса.
     -- Ее следует раздавить  раньше, чем она  успеет укусить. Посмотрите, я
раздавила шею, как раз позади головы.
     -- Неужели, Ильдихо! -- в ужасе вскричала Ганна, всплеснув руками.
     --  О  госпожа!  А  что  если бы  ты наступила  не  на  это  место?  --
воскликнула другая.
     -- Я не могу ошибиться, Альбруна. И меня хранит благосклонная Фригга.
     --  Разумеется!  А  без  ее-то  помощи плохо! --  сказала  Альбруна. --
Помнишь, Ганна,  как  в прошлую весну,  стирая  белье,  я  упала в  воду? Ты
закричала, и остальные двадцать девушек с криком побежали за мной по берегу,
между тем, как быстрое течение увлекало меня вниз...
     -- Да,  помню. Но она не кричала. Она бросилась  в реку и схватила тебя
за твой красный плащ, вот этот самый, который ты так охотно надеваешь, зная,
что  он тебе к  лицу. Держа  тебя  левою  рукою и сильно гребя  правою,  она
вытащила тебя на берег.
     -- И когда я выжимала мокрые волосы... -- улыбнулась королевская дочь.
     -- Оказалось, что к ним крепко пристала  раковина, которую  мы называем
Фригговой пряжкой...
     -- В ней бывает жемчуг, --  подхватила Альбруна, -- и когда мы раскрыли
раковину,  то  нашли  в  ней  огромную  жемчужину,  прекраснейшую  из  всех,
когда-либо виденных нами.
     --  Да,  конечно, --  серьезно сказала Ильдихо, слегка  проведя по  лбу
левою  рукою, -- я нахожусь под покровительством и защитой Фригги. Иначе как
мог бы я, лишившись  матери  при  самом  рождении,  вырасти с таким здоровым
телом и душою? Отец поручил меня вместо матери светлой госпоже нашей Фригге.
Целыми вечерами при свете очага рассказывал он  мне о ней, самой женственной
и  возвышенной  из  всех  женщин.  И  очень часто видела я во сне  белокурую
красавицу, стоявшую у моего  ложа, и  чувствовала,  как она  гладила меня по
голове своей белой рукою.  Проснувшись, я будто видела ее удаляющуюся фигуру
в белой  одежде, и когда в сладком трепете я проводила рукою по волосам, они
трещали и  из них  сыпались искры. Белокурая  женщина повсюду сопровождает и
охраняет меня.  Но довольно пустой  девичьей  болтовни!  Примемся  снова  за
работу!
     -- Нет, госпожа, -- возразила Альбруна, покачав темноволосой  головой и
останавливая Ильдихо за руку, -- ты уже с избытком отработала свою долю!
     -- Кто один нагрузил телегу этими тяжелыми корзинами, которые мы вдвоем
с трудом  несли сюда  с  ближней лужайки? -- вмешалась Ганна.  --  И  кто не
позволил нам даже поднять их?
     --  Вы  обе  слишком  нежны,  и я  боялась,  как  бы  не сломались,  --
засмеялась  королевская дочь. -- Но если  вы устали, то довольно на сегодня.
На  лужайке раскладывают уже последние одежды. Мы втроем  дождемся  под теми
буками,  пока они  высохнут. Телегу  же  пусть  проводят  домой  другие. Они
наверное  проголодались,  а  коровы уже подоены  и  молоко готово! Пойдемте,
скажем им, что пора кончать!