условий обстановки, а извлекаются из теории. Б.М. Шапошников, выступая на
разборе маневров РККА в 1929 г., подчеркивал: "Ту ступень общей тактической
подготовки, которую мы теперь имеем, можно характеризовать как овладение общей,
чисто внешней схемой решения, общей схемой отдачи распоряжений, управления
войсками. Но настоящее творчество, настоящее искусство начинается там, где эта
общая схема (без сомнения, необходимая) не заслоняет, не стушевывает особенности
каждого частного случая, а помогает быстрее и увереннее эти особенности
понимать, а для каждого частного случая давать нечто новое, оригинальное,
обусловливаемое только особенностями данной обстановки решение. Вот этой высшей
школы, которая граничит с настоящим искусством, у нас еще нет".
Один из участников дискуссии о военном искусстве в 20-е гг. Е. Смысловский
писал: "...Изучение какой-либо науки совершенно не гарантирует владения
руководимым этой наукой искусством, и жизнь нам являет неоднократные примеры так
называемых "ученых дураков", которые, владея в совершенстве широкими научными
познаниями, оказываются совершенно несостоятельными в области соответствующего
искусства. Одно дело знать, другое -- уметь".
В боевой обстановке военачальникам и командирам нередко приходится сталкиваться
с такими явлениями, которые не предусмотрены никакими теоретическими положениями
или противоречат им, поэтому возникает необходимость в поиске совершенно новых
способов действий. Как правило, на войне более успешно действуют командиры,
имеющие высокую теоретическую подготовку. Но известны случаи, когда
военачальники, обладая большими теоретическими знаниями, оказывались
малопригодными для практической деятельности, так как не владели искусством
управления войсками в сложных условиях обстановки.
Какие талантливые книги написал Г.С. Иссерсон. Как теоретик и военный писатель,
он может быть имел и преимущества перед Жуковым. Он высказывал правильные мысли
о том, что практическое значение вопроса "военная наука или военное искусство"
заключается в том, что его разрешение дает возможность вырабатывать основные
критерии для подготовки бойца и, главным образом, командира. Но при командовании
дивизией даже в мирное время, на учениях, оказался просто беспомощным. На одном
из учений в Белорусском военном округе в 30-е гг. при столкновении во встречном
бое с дивизией, которой командовал Жуков, он был сокрушен. Просто овладение
военным искусством не каждому дано.
Вот этот главный смысл военного искусства некоторые офицеры не постигли даже
после Великой Отечественной войны. Порою внешняя теоретическая схема, а не
конкретная обстановка диктовала решения. На одном командно-штабном учении была
создана обстановка, когда противник, совершив агрессию, вклинился на 150--200
км. Войска, ведя тяжелые оборонительные бои, отступали. Командующий
объединением, увидя эту обстановку, еще не оценив ее, сразу же начал рисовать
стрелы по окружению и уничтожению вклинившейся группировки противника. Трудно
было понять, как без перегруппировки, ввода новых сил, войска, которые
отступали, вдруг начали бы наступать только потому, что на карту нанесены
стрелы, изображающие направления их наступления. Жуков, увидев это, был крайне
расстроен и сказал, что такого командующего и близко нельзя допускать к войскам.
Из военной истории мы знаем немало великих полководцев и выдающихся военных
деятелей-администраторов. В той и другой области одновременно наиболее ярко
проявили себя Петр I, Румянцев, Суворов, Кутузов, Наполеон. Однако не всегда
качества, присущие полководцу на войне и военному администратору, удачно
сочетались в одном лице. Потемкин или Милютин, например, были хорошими военными
администраторами, но в полководческом искусстве им не пришлось себя проявить. И
не у всех полководцев было достаточно призвания для военно-администраторской
работы в мирное время. Так, Г.К. Жуков, будучи выдающимся полководцем, сам в
одной из бесед заметил, что на любой должности во время войны он себя чувствовал
увереннее, чем в послевоенные годы. Например, у М.В. Фрунзе качества полководца
и военного администратора, военного реформатора очень хорошо дополняли друг
друга, и на том и другом поприще он показал выдающиеся способности.
Еще реже мы встречаемся в истории с примерами соединения в одном человеке
качеств выдающегося полководца и теоретика, способного к крупным научным
обобщениям военного опыта с глубоким проникновением в суть рассматриваемых
вопросов. Великим примером в этом отношении может служить А.В. Суворов. Богатые
по содержанию мысли оставил Наполеон. Но все же и Наполеон, блестяще проявивший
себя в ряде сражений как полководец и имевший шесть лет свободного времени на
острове Эльба, не поднялся до таких высот обобщения явлений войны, как
Клаузевиц. После Великой Отечественной войны многие военные деятели оставили
свои мемуары. Но наиболее богатыми и глубокими мыслями наполнены воспоминания
Жукова.
Известный психолог Б. М. Теплов в своей блестящей работе "Ум полководца" на
основе военно-исторических материалов излагает опыт психологического
исследования мышления полководца. При этом он задался целью исследовать
"практическое мышление", справедливо утверждая, что для психологии оно имеет не
меньшую важность и не меньший интерес, чем исследование "мышления
теоретического".
Анализируя особенности "практического ума", Б.М. Теплов отмечает, что от
полководца требуется наличие двух качеств -- выдающегося ума и сильной воли. Он
ссылается на Наполеона, который дарование полководца сравнивал с квадратом:
основание -- воля, высота -- ум. Крупным полководцем может быть только тот
человек, у которого воля и ум равны. Если воля значительно превышает ум,
полководец будет действовать решительно и мужественно, но малоразумно; в
противном случае у него будут хорошие идеи и планы, но не хватит мужества и
решительности осуществить их. Но поскольку такое полное равновесие в человеке
встречается редко, Наполеон считал, что лучше иметь больше характера, чем ума, и
у своих маршалов ценил прежде всего волевые качества. Исходя из этих же
соображений, М.И. Драгомиров полагал возможным мириться с тем, что дарование
полководца будет не квадратом, а прямоугольником, отдавая предпочтение воле. По
его мнению, "из всех деяний человеческих война есть дело в значительной степени
более волевое, чем умовое".
Однако, как показывает психологический анализ деятельности полководцев, ум и
волю полководца неправомерно рассматривать как две разные способности, более
правильно исходить из единства ума и воли, на что обращал внимание и М.В.
Фрунзе. "Когда говорят, -- пишет Б.М. Теплов, -- что какой-либо военачальник
имеет выдающийся ум, но лишен таких волевых качеств, как решительность или
"моральное мужество", то это значит, что и ум у него не тот, который нужен
полководцу. Подлинный "ум полководца" не может быть у человека безвольного,
робкого и слабохарактерного". Далее он подчеркивает, что не могут быть
по-настоящему решительными люди, обладающие ограниченным умом. Необходимым
условием решительности являются большой ум, проницательность и мужество.
При рассмотрении под этим углом зрения дарования Г.К. Жукова мы видим
удивительно полное сочетание незаурядного ума, характера и воли. Действительно,
в голове у безвольного военачальника не могла бы родиться такая смелая идея, как
окружение и уничтожение Ельнинской группировки противника, когда весь фронт вел