поверженные  в  бури  случаев,   утратили  способности  свои  от
бездействия, сделались  бесполезными от  несправедливости людей и
увяли  от   бедности   -  или   в  тени  неизвестности,  лишенные
спасительных лучей - ободрения!..

Вчера  армии двинулись  от Смоленска,  вниз по течению  Днепра, к
окрестностям озера Катани. Авангард пошел к Рудне; оттуда ожидают
неприятеля, который теперь  толпится на пространстве между Двиной
и  Днепром.  Это    наступательное  движение  войск  наших  много
обрадовало    народ.     Всякий    стал    дышать    свободнее!..

Дай бог  нашим вперед!  Помоги бог оттолкнуть  дерзких от древних
рубежей  наших!.. Однако  ж, идя  вперед, кажется, не  забывают о
способах, обеспечивающих  и  отступление... На этих  днях военное
начальство  требовало  у  гражданского  губернатора  надежного  и
деятельного дворянина для  особенных важных препоручений. Зная из
многих   опытов  усердие   и  деятельность  брата   моего  Ивана,
губернатор представил  начальству его. Тотчас  поручено было ему,
со всевозможной  скоростью, без лишней  огласки, устроить сколько
можно  более  переправ  на Днепре  у  Соловьева,  что на  большой
Московской  дороге.  Мосты  спеют  с  удивительной  поспешностью.
Работают  день и  ночь. Великие  толпы народа, бегущие  из разных
занятых  неприятелем губерний,  переправляются  беспрестанно. "Но
неужели и войска пойдут  через них?" "Ужели и Смоленск сдадут?.."
Солдаты  будут драться  ужасно!  Поселяне готовы  сделать то  же.
Только  и  говорят о  поголовном  наборе,  о всеобщем  восстании.
"Повели, государь!  Все до  одного идем!" Дух  пробуждается, души
готовы. Народ  просит воли, чтоб не  потерять вольности. Но война
народная  слишком нова  для  нас. Кажется,  еще боятся  развязать
руки. До сих пор нет ни одной прокламации, дозволяющей сбираться,
вооружаться и  действовать, где, как и  кому можно. "Дозволят - и
мы,   поселяне, готовы  в  подкрепу  воинам.  Знаем места,  можем
вредить, засядем в лесах,  будем держаться - и удерживать; станем
сражаться - и отражать!.."

                 Августа 4 дня. Село Сутоки, в 2 часа, за полдень

В сии  минуты, как я пишу к  тебе дрожащей рукой, решается судьба
Смоленска. Неприятель, сосредоточив где-то великие силы, ворвался
вчера  в Красное;  и  между тем  как наши  смотрели на  Рудню, он
полетел   к  Смоленску,   чтоб  овладеть  им   внезапно.  Дивизия
Неверовского  принесла  сегодня французов  на  плечах; а  храбрый
генерал  Раевский встретил  их  с горстью  войск и  не  впустил в
город.  Сегодня   все  обыватели  высланы;  батареи  расставлены.
Неприятель с  двумястами тысяч наступает  на Смоленск, защищаемый
150000 наших. Покровская гора  еще в наших руках. Теперь сражение
горит под самыми стенами. Когда получишь эти строки, то знай, что
чей-нибудь жребий уже решился:  или отбит Наполеон, или - дверь в
Россию отперта!..

Я сейчас иду помолиться в последний раз на гробах родителей и еду
к  старшему  брату  Василию:  от  него  видно  сражение.  Прощай!

                                         Августа 8. Село Цуриково

Я видел  ужаснейшую картину - я  был свидетелем гибели Смоленска.
Погубление Лиссабона  не могло  быть ужаснее. 4  числа неприятель
устремился  к  Смоленску и  встречен,  под  стенами его,  горстью
неустрашимых Россиян. 5 числа,  с ранней зари до позднего вечера,
12  часов продолжалось  сражение  перед стенами,  на стенах  и за
стенами  Смоленска.   Русские  не  уступали  ни   на  шаг  места;

дрались как львы. Французы, или, лучше сказать, поляки, в бешеном
исступлении лезли на стены,  ломились в ворота, бросались на валы
и  в  бесчисленных рядах  теснились  около города  по ту  сторону
Днепра.  Наконец,  утомленный  противоборствием  наших,  Наполеон
приказал жечь  город, которого никак не  мог взять грудью. Злодеи
тотчас  исполнили приказ  изверга.  Тучи бомб, гранат  и чиненных
ядер полетели на дома,  башни, магазины, церкви. И дома, церкви и
башни обнялись пламенем -  и все, что может гореть, - запылало!..
Опламененные окрестности, густой разноцветный дым, багровые зори,
треск лопающихся бомб, гром  пушек, кипящая ружейная пальба, стук
барабанов,  вопль  старцев,  стоны  жен  и  детей,  целый  народ,
падающий  на   колени  с   воздетыми  к  небу   руками:  вот  что
представлялось нашим  глазам, что  поражало слух и  что раздирало
сердце!..  Толпы  жителей бежали  из  огня, полки  русские шли  в
огонь; одни спасали жизнь, другие несли ее на жертву. Длинный ряд
подвод тянулся с ранеными...

В  глубокие сумерки  вынесли  из города  икону смоленской  божьей
матери. Унылый  звон колоколов, сливаясь  с треском распадающихся
зданий  и  громом сражений,  сопровождал  печальное шествие  это.
Блеск пожаров  освещал его. Между тем  черно-багровое облако дыма
засело над городом, и  ночь присоединила темноту к мраку и ужас к
ужасу.  Смятение  людей  было  так велико,  что  многие  выбегали
полунагими и матери теряли детей своих. Казаки вывозили на седлах
младенцев из  мест, где свирепствовал ад.  Наполеон отдал приказ,
чтоб  Смоленск  взят был  непременно  5 числа;  однако ж  русские
отстояли его  грудью, и 5 числа город не был взят.  Но 6 рано - о
превратность судьбы! - то, что удерживали с таким усилием, отдали
добровольно!..  Главнокомандующий  имел на  то   причины.  Теперь
Смоленск  есть  огромная  груда  пепла; окрестности  его  -  суть
окрестности Везувия  после извержения. Наши  поспешно отступают к
Дорогобужу, но  сейчас, т.  е. 8 числа  к вечеру, приостановились
недалеко от Бредихи. Третьего дня дрались, вчера дрались, сегодня
дерутся и завтра будут драться! Злодеи берут одним многолюдством.
Вооружайтесь  все,  вооружайся всяк,  кто  только может,  гласит,
наконец, главнокомандующий в  последней прокламации своей. Итак -
народная война!