сердцу высказываться сердцу; некогда вдруг и, так сказать, налетом вдохнуть
в себя жизнь, исторгнутую из души призраками холодного быта светского.





        ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ С ГРАФОМ Ф. В. РОСТОПЧИНЫМ 19 ИЮЛЯ 1812 ГОДА

Между тем часу в одиннадцатом возвращаюсь с прогулки. Жена моя почти без
памяти сидела на софе. Увидя меня, она вскричала: "От графа Ростопчина
приехал ординарец!" "Я ожидал этого; а ты молись богу и вели подать мне
косынку и белый жилет". Переодевшись, поспешил я к графу, находившемуся
тогда в Москве, а не на даче. С графом был только адъютант его Обресков.
Подбежав ко мне, граф сказал: "Забудем прошедшее, теперь дело идет о судьбе
Отечества" (С декабря 1809 до этого времени мы были в личной размолвке с
графом. (Прим. автора.)).





         ВОЗЛОЖЕНИЕ ОСОБЕННЫХ ПРЕПОРУЧЕНИИ НА СОЧИНИТЕЛЯ "ЗАПИСОК"

Взяв со стола бумагу и орден, граф продолжал: "Государь жалует вас
кавалером четвертой степени Владимира за любовь вашу к Отечеству,
доказанную сочинениями и деяниями вашими. Так изображено в рескрипте за
собственноручною подписью государя императора. Вот рескрипт и орден".
Адъютант бросился улаживать в петлице орден, а граф прибавил: "Поздравляю
вас кавалером". С этим словом поцеловал он меня и продолжал: "Священным
именем государя императора развязываю вам язык на все полезное для
Отечества, а руки на триста тысяч экстраординарной суммы. Государь
возлагает на вас особенные поручения, по которым будете совещаться со
мною".

"Благодарю государя,-отвечал я,-но позвольте мне поспешить к жене моей. У
нее трое суток отзывается в ушах звон сибирского колокольчика".

Не стану описывать восторга жены моей. Минуло более двадцати лет, но миг
нашего свидания все еще в полной свежести живет в душах наших. Ожидая меня,
она сидела у открытого окна. Поравнявшись с домом, я взмахнул длинною
лентою ордена и сказал: "Вот крест, а не беда!"





                   ОСОБЕННЫЕ ПОРУЧЕНИЯ. 19 ИЮЛЯ 1812 ГОДА

Немедленно приступил я к тем особенным поручениям, с которыми нередко и в
Москве и вне стен ее сопряжена была опасность жизни. Но тогда жизнь была
для меня последним условием. Я был счастлив и под грозною тучею, быстро
устремлявшеюся к Москве. Провидение помогало мне оживлять души добрых
граждан, успокаивать их умы и внушать им меры осторожности, предостерегая
их от смущения и торопливой робости. Непрестанное присутствие мое на
площадях, на рынках и на улицах московских сроднило со мною взоры, мысли и
сердца московских обывателей. Действуя открытою грудью и громким словом, я
не прикасался рукою к сотням тысячам, вверенным мне вместе с свободою
развязанных уст. Однажды только по записке моей, препровождены были в село
Крылатское кушак и шапка крестьянину Никифору, благословившему на брань
трех сынов своих. Деньги хороши как средство к оборотам потребностей быта
общественного, но беда, где они заполонят общество человеческое; беда, где,
говоря словами нашего девятнадцатого столетия, они делаются представителями
всех наслаждений и приманкою страстей! При восстании душ действуйте на них
силою нравственною, уравнивающею дух народный с величием необычайных
обстоятельств.





                  ПРИЧИНЫ УПАДКА НАРОДНОГО ДУХА 1812 ГОДА

Но - не так было. К поддержанию воскипевшего духа народного надлежало
вызывать не одни имена Минина и Пожарского, надлежало вместе с тем вызвать
и русский быт их времени. Надлежало возобновить заветное сближение душ,
мыслей и слова родного. Надлежало, но этого не было. Почти каждый день
заходил я в Комитет ратнический и Комитет пожертвований. В последнем два
главных чиновника (их уже нет в живых), принимая пожертвования, по
неугомонной привычке разговаривали по-французски. Добрые граждане,
поспешавшие возлагать на алтарь Отечества и сотни, и тысячи, и десятки
тысяч, слыша французское бормотанье, с скорбным лицом удалялись и с
удивлением поглядывая друг на друга, восклицали: "Господи боже наш! И о
русских-то пожертвованиях болтают и суесловят по-французски!" Это был не
порыв ненависти к французам: нет! 1812 года мы не питали ненависти ни к
одному народу; мы желали только поразить и отразить нашествие: но то был
праведный голос сынов России, долженствующей жить словом русским. Недавно
читал я индийскую драму "Саконталу", в которой придворный страж укоряет
рыбака ремеслом его. Рыбак отвечает: "Не укоряй меня в этом; ремесло мое
досталось мне в наследство от отца". Человек русский дорожит и ласковым
взглядом и приветливым словом. Пословица-"Слово не стрела, а пуще убивает"
- убедительно свидетельствует, что предки наши понимали жизнь и смерть,
заключающиеся в выговоре слов. А если у нас не русским словом и не русским
обычаем и в годину испытания отталкивали от себя русских в России, то
неудивительно, что французы в тогдашних известиях своих писали и печатали,
что питомцы модного воспитания готовят для них и лавры и венки? Это не
укоризна, а замечание.