индивидуализмом британских мыслителей XVIII в. и так называемым
"индивидуализмом" картезианской школы. [Ср. Schatz, op. cit., p. 41--42, 81,
378, 568--69, особенно место, цитировавшееся им (p. 41, n. 1) из статьи
Альбера Сореля ("Comment j'ai lu la "Reforme sociale"" в Rйforme sociale,
November 1, 1906, p. 614): "Каким бы ни было в то время мое почтение, к тому
же в значительной мере внушенное и опосредованное, к "Рассуждению о методе", я
уже знал, что из этого прославленного рассуждения проистекло столько же
общественного безрассудства и метафизических нелепиц, абстракций и утопий,
сколько и положительных установлений, что, ведя к Конту, оно привело также к
Руссо". О влиянии Декарта на Руссо см. также: P.Janet, Histoire de la science
politique (3d ed., 1887), p. 423; F.Bouillier, Histoire de la philosophie
cartesienne (3d ed., 1868), p. 643; и H.Michel, L'Idee de l'etat (3d ed.,
1898), p. 68.] Но это только один аспект еще более широкого различия между
взглядом, вообще оценивающим довольно низко роль разума в людских делах и
утверждающим, что человек достиг всего несмотря на то, что он лишь отчасти
руководим разумом, к тому же крайне ограниченным и несовершенным, и взглядом,
согласно которому все люди всегда в полной и равной мере обладают Разумом с
большой буквы и все, чего достигает человек, есть прямой результат работы
индивидуального разума и, соответственно, подчинено его контролю. Можно даже
сказать, что первый взгляд -- это продукт острого осознания ограниченности
индивидуального ума и вызванного этим чувства смирения перед безличными и
анонимными общественными процессами, посредством которых индивиды создают вещи
более великие, чем доступно их пониманию, тогда как второй -- это продукт
неумеренной веры в силы индивидуального разума и вытекающего отсюда презрения
ко всему, что не было им сознательно спроектировано и не вполне для него
постижимо.

Антирационалистический подход, в соответствии с которым человек не
высокорациональное и непогрешимое, а достаточно иррациональное и подверженное
заблуждениям существо, индивидуальные ошибки которого корректируются только в
ходе общественного процесса и которое стремится создать самое лучшее из очень
несовершенного материала, представляет собой, вероятно, наиболее характерную
черту английского индивидуализма. Мне кажется, что его преобладание в
английской мысли обусловлено глубоким влиянием Бернарда Мандевиля, впервые
ясно сформулировавшего эту центральную идею. [Ключевое значение Мандевиля в
истории экономической теории, долго не принимавшееся во внимание и оцененное
по достоинству лишь несколькими авторами (в частности, Эдвином Кэннаном и
Альбером Шатцем), теперь начинает признаваться в основном благодаря
великолепному изданию "Басни о пчелах", которым мы обязаны покойному Ф.Б.Кэйе.
Хотя главнейшие идеи Мандевиля уже обозначены в первом издании "Басни" 1705
г., решающая разработка и в особенности полно выраженный взгляд на
происхождение разделения труда, денег и языка встречается только во II ее
части, увидевшей свет в 1723 году (см.: Bernard Mandeville, The Fable of the
Bees, ed. F.B. Kaye [Oxford, 1924], II, 142, 287-88, 349-50). (Рус. пер.
первой части: Мандевиль Б. Басня о пчелах. М., "Мысль", 1974.) Здесь есть
место только для того, чтобы процитировать решающий пассаж из его обзора
развития разделения труда, где он замечает, что "...мы часто приписываем
превосходству человеческого гения и глубине его проницательности то, что в
действительности обязано долгому времени и опыту многих поколений, очень мало
отличавшихся друг от друга по природным способностям и благоразумию" (ibid.,
p. 142). Стало уже привычным характеризовать Джамбаттиста Вико и его лозунг
(обычно неверно цитируемый) - homo non intelligendo fit omnia -- все творится
человеком не разумеющим (Opere, ed., Ferrari [2d ed., Milan, 1854], V, 183),
как начало антирационалистической теории общественных явлений, однако
представляется, что Мандевиль не только опередил, но и превзошел его.
Вероятно, заслуживает упоминания и то, что не только Мандевиль, но и Адам Смит
занимает почетное место в разработке теории языка, которая в столь многих
отношениях поднимает проблемы, сходные по своей природе с теми, что ставят
другие общественные науки.]

Чтобы полнее показать противоположность картезианского, или
рационалистического, "индивидуализма" такому подходу, я приведу знаменитый
пассаж из II части "Рассуждения о методе" Декарта. Он доказывает, что "часто
творение, составленное из многих частей и сделанное руками многих мастеров, не
столь совершенно, как творение, над которым трудился один человек". Далее он
переходит к мысли (что примечательно -- после того, как приводит пример с
инженером, по плану которого возводится город) о том, что "народы, бывшие в
полудиком состоянии и лишь постепенно цивилизовавшиеся и учреждавшие свои
законы только по мере того, как бедствия от совершаемых преступлений и
возникавшие жалобы принуждали их к этому, не могут иметь такие же хорошие
гражданские порядки, как те, которые соблюдают установления какого-нибудь
мудрого законодателя с самого начала своего объединения". И, доводя свою мысль
до конца, Декарт добавляет, что, по его мнению, "Спарта была некогда в столь
цветущем состоянии не оттого, что законы ее были хороши каждый в
отдельности... но потому, что все они, будучи составлены одним человеком,
направлялись к одной цели" [Rene Descartes, A Discourse on Method (Everyman's
ed.), p.10--11. (Рус. пер.: Декарт Р. Сочинения. М., "Мысль", 1989, Т.1, с.
256--257)].

Было бы интересно проследить дальнейшее развитие такого рода индивидуализма,
связанного с идеей общественного договора и "проектными" теориями ("design"
theories) общественных институтов от Декарта через Руссо и французскую
Революцию, до специфически инженерного подхода к социальным проблемам,
существующего в наши дни. [О специфическом подходе к экономическим явлениям,
свойственном инженерному сознанию, см. мою работу: Scientism and the Study of
Society, Economica, Vols. IX-XI (new ser., 1942--44), особ. ХI, 34 ff.]
Подобный очерк обнаружил бы, как картезианский рационализм постоянно
оказывался серьезным препятствием на пути понимания исторических явлений и что
он в значительной степени ответствен за веру в неумолимые законы исторического
развития и за современный фатализм, который от нее произошел. [Со времени
первой публикации этой лекции я познакомился с поучительной статьей Джерома
Розенталя (Jerome Rosenthal) "Attitudes of Some Modern Rationalists to
History" (Journal of the History of Ideas, IV, No. 4 [October, 1943],
429--56), в которой довольно детально описывается антиисторическая позиция
Декарта и особенно его ученика Мальбранша и приводятся интересные примеры
презрения, выражавшегося Декартом в его "Разыскании истины посредством
естественного света", к изучению истории, языка, географии и особенно
классической литературы.]

Однако нам здесь важно только то, что данный взгляд, хотя и известный как