передаче информации, люди, где бы они ни жили, теперь знают, какого высокого
уровня жизни можно достичь. Многие обитатели слабозаселенных мест могут
надеяться на подобный уровень жизни только в том случае, если их количество
будет умножаться, а их регионы -- все более плотно заселяться, что приведет к
еще большему увеличению численности людей, жизнь которых может поддерживаться
рыночной экономикой.
Нам удается сохранять и поддерживать даже нынешнюю свою численность только
благодаря тому, что мы следуем одним и тем же общим принципам. А раз это так,
наш долг (если мы не хотим и впрямь обречь на голодное существование миллионы)
состоит в том, чтобы сопротивляться учениям, стремящимся подорвать основы этих
моральных принципов, например -- институт индивидуализированной собственности.
Так или иначе, наши желания и мечты, в общем-то, не имеют значения. Хотим мы
или не хотим дальнейшего роста производства и населения, мы должны -- просто
чтобы сохранять нынешнюю численность и нынешнее благосостояние, а также чтобы
наилучшим образом защищаться от катастроф -- стремиться к тому, что при
благоприятных обстоятельствах будет по-прежнему приводить, во всяком случае,
какое-то время и во многих местностях, к дальнейшему росту населения.
Хотя я и не собирался рассуждать о том, захотели бы мы выбрать цивилизацию,
если бы имели выбор, или нет, анализ проблем народонаселения придется
дополнить, указав на два связанных с ними момента. Во-первых, угроза
демографического взрыва, могущего превратить большинство человеческих жизней в
прозябание, оказалась, как мы видели, призрачной. А коль скоро этой опасности
не существует, то не пора ли, присмотревшись к "буржуазной" действительности
-- а не прислушавшись к утопическим требованиям -- избавить жизнь от каких бы
то ни было конфликтов и боли и устранить все, что препятствует самовыражению и
(разумеется) нравственному поведению, -- сообразить, что удовольствие и
поощрения, приносимые цивилизацией, -- не такое уж плохое приобретение для
тех, кто все еще не знает, что это такое. Впрочем, подобные размышления,
по-видимому, не могут привести к окончательному ответу на вопрос, что лучше:
приобщаться к цивилизации или нет? Во-вторых, следует отметить, что
единственными способ приблизиться к объективному взгляду на проблему -- это
посмотреть, как поступают люди, когда у них появляется выбор (которого мы не
имели). Простые люди третьего мира с готовностью (столь чуждой просвещенным
интеллектуалам Запада) хватаются за возможности, предоставляемые расширенным
порядком, даже если это чревато проживанием в течение какого-то времени в
периферийных трущобах. Эта готовность -- хорошее дополнение к свидетельствам,
собранным при изучении реакции европейских крестьян на такое новшество, как
городской капитализм; она показывает, что люди, если у них есть выбор,
обыкновенно предпочитают цивилизацию.



   Глава девятая. Религия и блюстители традиции




Даже самая грубая религия освящала правила
 нравственности задолго до века
  философии и рассудочного умствования.
Адам Смит
А другие [боги] сочли безрассудством,
  что обитатели улья бранили то, что раньше любили.
Бернард Мандевиль
Естественный отбор блюстителей традиций
Завершая книгу, я хотел бы сделать несколько непритязательных замечаний,
предназначенных снисходительному читателю и касающихся связи между предметом
моего исследования и ролью религиозных верований. Эти замечания могут
показаться неприятными некоторым интеллектуалам, поскольку они полагают, что в
своем давнишнем конфликте с религией они в какой-то степени ошибались -- и
сильно ее недооценивали.
В данной книге показано, что человечество разрывается между двумя состояниями
бытия. С одной стороны, бытуют установки и эмоции, характерные для поведения в
малых группах. В состоянии малых групп человечество пребывало более ста тысяч
лет, и при этом состоянии бытия лично знакомые соплеменники научились помогать
друг другу и преследовать общие цели. Любопытно, что эти архаические, весьма
примитивные установки и эмоции ныне отстаиваются большинством сторонников
рационализма, а также близких ему эмпиризма, гедонизма и социализма. С другой
стороны, есть новая, сравнительно недавняя ступень культурной эволюции,
взобравшись на которую люди перестают служить, прежде всего, своим знакомым
или преследовать совместные цели. На этой ступени сложились традиции,
институты и системы морали, которые дали жизнь очень большому количеству людей
-- во много раз большему, чем на заре цивилизации, -- и теперь жизнь этих
людей поддерживается этими институтами, а сами люди поглощены тем, что -- по
большей части мирно, хотя и в форме конкуренции -- добиваются тысяч самых
разных целей, свободно вовлекаясь в сотрудничество с тысячами людей, которых
они никогда не узнают.
Как же могло произойти такое? Каким образом традиции, которых люди не понимают
и не одобряют, воздействия которых они обычно не в состоянии ни разглядеть, ни
оценить, ни предвидеть и с которыми они до сих пор яростно сражаются,
продолжают передаваться из поколения в поколение?
Часть ответа сводится, конечно, к тому, с чего мы начали, -- к эволюции систем
морали через механизм группового отбора. Просто-напросто выживают и умножаются
группы, ведущие себя требуемым образом. Но нельзя считать, что этим все
сказано. Если не понимание благотворности такого поведения для создавшегося и
все еще не подвластного нашему воображению расширенного порядка человеческого
сотрудничества, то, что же привело к возникновению этих правил? И еще важнее:
как смогли они выдержать столь сильное сопротивление инстинктов, а с недавних
пор -- и нападки со стороны разума? Здесь мы подходим к разговору о религии.
Обычаи и традиции, управляющие вне-рациональным приспособлением к окружающему
миру, гораздо вернее руководят групповым отбором, когда они подкреплены
тотемами и табу, магическими или религиозными представлениями -- т. е.
представлениями, которые сами происходят от предрасположенности к
анимистическому истолкованию всякого встречаемого человеком порядка. Очевидно,
поначалу основная функция ограничений, налагаемых на индивидуальные действия,
заключалась в том, чтобы служить знаками, по которым члены группы узнавали
друг друга. Впоследствии вера в духов, способных наказывать нарушителей,
привела к консервации этих ограничений. "В общем-то, духи воспринимаются как
блюстители традиций... Наши предки стали духами и живут сейчас в ином мире.
Они разъяряются и принимаются вредить, если мы не исполняем обычаев"