текущие потребности, направлялись на обеспечение орудиями производства или
средствами к существованию других -- в качестве оплаты за их труд -- и что это
и позволяло выживать людям, не унаследовавшим ни пахотной земли, ни орудий для
ее обработки.
Разумеется, кому-то, может быть, и трудно признать, что обитатели трущоб
сознательно предпочли их деревенской жизни (к которой принято испытывать столь
романтические чувства), видя в них место, где можно найти средства к
существованию. Однако дело обстоит именно так. Собственно, это обнаружил в
свое время и Энгельс, исследовавший жизнь ирландских и английских крестьян в
манчестерских трущобах.
Грязь и нищета этих периферийных зон порождается, в основном, слабостью
экономического развития. Это и заставляло людей селиться в городах охотнее,
чем в сельской местности. Не следует игнорировать и неблагоприятные
"циклические" последствия, к которым приводили попытки правительств третьего
мира управлять экономикой своих стран, а также умение этих правительств
уничтожать возможность занятости для периферийных групп -- под давлением
своекорыстной политики официальных профсоюзов или же заблуждающихся социальных
реформаторов.
Наконец -- и здесь можно иногда наблюдать процесс отбора, так сказать, воочию,
в его обнаженном виде -- необходимость соблюдать нормы коммерческой морали не
так очевидно и резко отпечатывается на тех, кто уже научился следовать этим
нормам в их относительно развитой форме, как на новичках, еще не освоившихся с
ними. Живущие на периферии еще не видят новых практик в их полном объеме
(из-за чего и воспринимают их почти всегда как "нежелательные", а часто
считают чуть ли не граничащими с чем-то преступным). К тому же некоторые
практики, свойственные более развитой цивилизации, оказывают воздействие на
этих людей, до сих пор чувствующих и мыслящих в соответствии с моралью племени
или сельской общины. Сколь бы болезненным ни был данный процесс для этих
людей, им тоже, а вернее -- им в особенности, полезно разделение труда,
сложившееся в деловой практике класса предпринимателей; многие из них начинают
постепенно менять свой образ жизни, и лишь вслед за этим повышается их
жизненный уровень. Условием, позволяющим им войти в более крупную устоявшуюся
группу и со временем начать получать всевозрастающую долю ее совокупного
продукта, становятся хотя бы минимальные изменения в их поведении.
Для определения того, какая система правил поведения будет доминировать,
решающим является количество человеческих жизней, поддерживаемых той или иной
системой. И предпочтительными оказываются не обязательно те системы, с
которыми уже вполне освоились массы (а население трущоб -- только один из
драматических примеров массы), но те, которых придерживается центр, в то время
как вокруг него, стремясь получить свою часть выигрыша от роста совокупного
продукта, сосредоточивается все большее число людей, живущих на периферии.
Часто люди, лишь частично освоившие практику и обычаи расширенного порядка (и
извлекающие из этого выгоду), не осознают, каких жертв, в конце концов,
потребуют от них все эти перемены. Однако жестокие уроки приходится усваивать
не только неискушенным деревенским жителям: нередко случалось, что
завоеватели, повелевавшие покоренным населением и даже уничтожавшие его элиту,
через какое-то время обнаруживали (порою с прискорбием), что пользоваться
местными благами можно, только приняв местные обычаи.
Капитализм дал жизнь пролетариату
В остающихся подразделах мы, пожалуй, можем собрать воедино наши основные
рассуждения и вывести из них ряд заключений.
Если мы зададимся вопросом: чем же более всего обязаны люди моральным
практикам, выработанным так называемыми капиталистами, то ответом будет: самою
своей жизнью. Объяснения социалистов, в которых существование пролетариата
приписывается эксплуатации групп, в прежние времена способных содержать себя,
-- чистейшая выдумка. Многих составляющих нынешний пролетариат индивидов не
было бы вовсе, если бы другие люди не позаботились о средствах, обеспечивающих
их существование. Они могут чувствовать, что их эксплуатируют, а политики,
борющиеся за власть, -- подогревать эти чувства и играть на них, тем не менее,
основная масса пролетариата на Западе и миллионы людей в развивающемся мире
обязаны своим существованием тем возможностям, которые создали для них
передовые страны. И это относится не только к западным странам или к
развивающемуся миру. Коммунистические страны, такие как Россия, голодали бы
сейчас, если бы западный мир не поддерживал жизнь их населения, -- хотя
руководители этих стран вряд ли согласятся публично признать, что мы можем
обеспечивать нынешнее население Земли, включая население коммунистических
стран, только при условии бережного отношения к частной собственности и
укрепления ее основ, ибо именно она делает возможным современный расширенный
порядок.
Капитализм также ввел новый способ извлечения доходов из производства, который
освобождает людей, обеспечивая им, а зачастую и их потомкам, независимость от
своего рода или племени. Все это так, пусть даже капитализму иногда мешают
делать все, что он действительно в состоянии сделать для желающих
воспользоваться его преимуществами, скажем, устанавливая монополию
организованных: групп рабочих ("профсоюзов"), создающих в своих отраслях
искусственную нехватку рабочей силы и не позволяющих выполнять данную работу
людям, готовым получать за нее меньшую плату.
Случаи, подобные тому, который мы описываем, с достаточной ясностью выявляют
принципиальное преимущество замены определенных конкретных целей абстрактными
правилами поведения. Никто не предвидел, что должно происходить. Ни
сознательное желание, чтобы род человеческий приумножался как можно быстрее,
ни забота о жизни тех или иных лично знакомых нам людей не могли привести к
такому результату. Его не всегда были способны достичь даже те, кто впервые
вводили новые практики (сбережений, частной собственности и тому подобного),
увеличивая этим шансы своих потомков на выживание. Ведь эти практики не
сохраняют конкретных жизней, они скорее повышают шансы данной группы:
перспективы роста, вероятность расширения. Результатов такого рода нельзя было
ни пожелать заранее, ни предвидеть. Введение некоторых из этих практик в
действительности могло сопровождаться обесцениванием каких-то отдельных
жизней, готовностью жертвовать детьми, отказом заботиться о стариках и больных
или стремлением избавляться от опасных людей -- чтобы улучшались перспективы
остальных: тех, кому суждено уберечься и размножиться.
Вряд ли мы имеем право утверждать, что увеличение численности человечества
есть нечто вроде абсолютного блага. Подчеркнем лишь, что рост отдельных
популяций, следовавших определенным правилам поведения, привел к отбору именно
тех практик, преобладание которых способствовало дальнейшему умножению жизней.
Также не следует полагать, что продвинутые нормы морали, помогающие сдерживать
и подавлять некоторые стихийные чувства, должны полностью вытеснить эти
чувства. Врожденные инстинкты по-прежнему играют важную роль в наших
отношениях с ближними, равно как и в некоторых других ситуациях. (Об этом мы