представляется особенно выгодный случай для нанесения противнику флангового
удара и т. д. Мы говорим и так далее потому, что в большинстве случаев люди
хороши  не  знают,  какая  собственно  цель  должна  быть  достигнут  такой
фланговой  атакой.  Нападение  на  оставшуюся, по-видимому,  без  прикрытия
артиллерию,  находящуюся  в  резерве,  захват разъезжающих  взад  и  вперед
зарядных ящиков часто рисуются в их представлении как действие, несравненно
более  значительное, чем  оно является  в действительности.  Словом, Платов
отправил  к Кутузову  принца Гессен-Филиппштадского, сопровождавшего  его и
качестве  добровольца,  чтобы сообщить  главнокомандующему  о сделанном  им
открытии и предложить двинуть  значительную кавалерийскую массу через брод,
чтобы ударить в слабый пункт противника.

Принц  Гессенский -  молодой,  неопытный офицер,  который, пожалуй,  больше
самого Платова  был увлечен этой  идеей, обратился к полковнику  Толю и так
живо  изобразил  ему  это  дело,  что  оно в  первую  минуту  действительно
представилось чем-то  значительным. Толя  удалось привлечь на  сторону этой
идеи; он  тотчас поехал к князю  Кутузову, который расположился у небольшой
деревни Горки. Автор, состоявший тогда в должности обер-квартирмейстера при
первом кавалерийском  корпусе (Уварова), находился в  свите своего генерала
как  раз у Кутузова,  когда подъехал  полковник Толь. Последний  только что
вернулся  с  левого  фланга  и  сделал  доклад Кутузову,  что  все  обстоит
превосходно и  что князь Багратион отбил все атаки.  (В первые два часа боя
иначе и быть не могло.) В этот же момент пришло донесение, что Мюрат взят в
плен в  центральном укреплении,  временно очищенном русскими  и затем снова
занятом  ими. Это  вызвало  взрыв энтузиазма,  многие высказывались  за то,
чтобы   немедленно   сообщить  это   известие   войскам;  некоторые   более
хладнокровные  генералы  полагали,  что  ввиду полной  невероятности  этого
известия  следовало  бы подождать  подтверждения;  впрочем, этому  рассказу
верили в течение целого получаса, хотя Мюрат так и не прибыл, что объяснили
тяжкой  раной, полученной  им.  Теперь нам  стало известно,  что то  был не
король  Неаполитанский,   а  генерал  Бонами,  получивший   тяжкую  рану  и
оставленный французами при отступлении.

Среди  общего  энтузиазма   и  под  радостным  впечатлением  благоприятного
оборота,  который  принимало  сражение,  полковник  Толь  доложил  Кутузову
предложение  принца  Гессенского;  сразу  было видно,  что  Толь,  чересчур
увлеченный общим настроением,  поверил, что сильная диверсия кавалерийского
корпуса на левом фланге противника даст новый могучий импульс всему делу и,
пожалуй,  приведет  к  успешному   решению  сражения.  Итак,  он  предложил
воспользоваться для этого предприятия первым кавалерийским корпусом силою в
2  500 коней  легкой  гвардейской кавалерии,  остававшимся пока  совершенно
праздно позади правого крыла. Кутузов, выслушивавший все донесения и речи с
совершенно рассеянным  видом и  лишь время от  времени отвечавший: "хорошо,
сделайте так",  и на  это предложение сказал:  "ну, что же  возьмите его!".
Принц  Гессенский  предложил  провести  корпус через  брод  к  решительному
пункту. Итак,  генералу Уварову  было поручено последовать за  принцем и по
прибытии  на  место  ударить  французской  армии  во  фланг и  в  тыл.  Эта
инструкция,  конечно,  являлась  обычной,  да  и  нельзя  было  дать  более
подробных  указаний,   но  на  основании  нашего   знакомства  с  тем,  как
совершаются  дела  на  войне,  мы  все  же  не  можем  признать  ее  вполне
удовлетворительной:   в  ней  недоставало   категоричности,  подчеркивающей
значение данного маневра.

Если,  несмотря на  превосходство сил  противника, еще можно  было решиться
выпустить из  рук и вывести из состава боевого  порядка корпус 2 500 коней,
то  надо  было  по  возможности  удостовериться  в том,  что  полезное  его
применение обеспечено. Генерал Уваров,  конечно, должен был атаковать более
слабую или равную по силе конницу противника; это вытекало из общей задачи,
данной  ему;  но  ведь  можно  было  предвидеть,  что  он  наткнется  и  на
неприятельскую пехоту,  а при стремлении произвести  серьезное действие - и
на  значительную массу пехоты  с артиллерией.  А ведь хорошо  известно, что
происходит, когда  один род оружия должен  сражаться с двумя родами оружия.
Правда, у  генерала Уварова  было 12 орудий  конной артиллерии, но  что это
значило при  массе артиллерии, введенной  в дело в этом  сражении. Итак, мы
хотим  сказать,  что  надлежало  вменить  в  обязанность  генералу  Уварову
атаковать решительно  все, что  бы ему не  встретилось на пути,  и при этом
поставить себе задачей не  столько победоносный бой, сколько привлечение на
себя значительной  массы неприятельских  войск, дабы помешать  их участию в
наступлении  противника; при  этих условиях,  если бы  даже бой  для самого
генерала Уварова сложился невыгодно, то все же он имел оправдание. Подобное
поручение всегда  бывает тяжким,  а честное выполнение  его требует большей
самоотверженности  и воодушевления.  Но нельзя  ожидать, чтобы  генерал, не
получивший   категорического   приказа,  стал   бы   действовать  в   таком
направлении; напротив, следуя общему  правилу, он скорее будет стремиться к
удачному   бою    и   избегать   столкновения    в   невыгодных   условиях.

Решение относительно  этой диверсии было  принято между 8 и  9 часами утра.
Сражение находилось  еще в  первой стадии своего развития.  Не было никакой
возможности предвидеть в какой-либо  мере его конечный исход; еще предстоял
длинный день  в 12 часов,  а при настойчивости и  силе характера противника
можно  было до  последнего  мгновения ожидать  от  него все  новых и  новых
усилий.  Имелось  полное  основание  сказать:  "не хвались  днем,  пока  не
наступит  вечер". Диверсия,  произведенная 2  500 коней, никоим  образом не
могла  бы  изменить  общее течение  такого  сражения,  в котором  принимает
участие армия в составе  130 000 человек; самое большее - она могла вызвать
частичную и переходящую задержку в выполнении плана противника, может быть,
в  большей  или  меньшей  степени поразить  его.  Если  бы это  ошеломление
наступило в  тот момент, когда и  без того решение уже  назрело и когда при
всеобщем утомлении обеих сторон  каждый новый толчок сам по себе становится
все более  эффективным, то  можно было бы  надеяться достигнуть чего-нибудь
этой  диверсией.  Но ранним  утром  неприятель,  очевидно, имея  достаточно
времени  для   противодействия  значительными  силами  этому  разрозненному
наступлению, смог бы наголову  разбить генерала Уварова и затем вернуться к
выполнению своего основного плана.

Ниже  мы  поговорим  о   тех  наступательных  действиях,  которые  русские,
безусловно,  могли  применить в  этом  оборонительном для  них сражении,  а
теперь    последуем   за    генералом    Уваровым   в    его   предприятии.

Он  переправился через Колочу  вброд выше  Старого; затем свернул  налево и