неизбежное зло.  Он знал  русских и умел  с ними обращаться.  С неслыханной
смелостью смотрел  он на  себя как на победителя,  возвещал повсюду близкую
гибель неприятельской армии, до  самого конца делал вид, что собирается для
защиты Москвы дать второе  сражение и изливался в безмерной похвальбе; этим
он льстил  тщеславию войска и народа;  при помощи прокламаций и возбуждения
религиозного чувства  он старался воздействовать на  сознание народа. Таким
путем создалось доверие нового рода, правда, искусственно внушенное, но все
же  имевшее в своей  основе истину,  а именно плохое  положение французской
армии.  Таким образом  это легкомыслие  и базарные выкрики  хитрого старика
были  полезнее  для  дела,  чем  честность  Барклая.  Последний  совершенно
отчаялся бы  в счастливом исходе войны; он еще  в октябре отчаивался в нем,
когда у  большинства снова  возродилась надежда; сам  он не сумел  бы найти
никаких  средств улучшить  положение  дел, а  его мнительность  помешала бы
использовать даже  те средства,  которые могли ему  предложить другие; так,
например, он  высказался против перехода на  Калужскую дорогу; в печальных,
всегда  озабоченных чертах его  лица каждый  солдат мог прочитать  мысль об
отчаянном  положении армии  и государства,  и не исключено,  что настроение
этого полководца передалось бы армии, двору, всему народу; словим, простой,
честный  и  дельный сам  по  себе,  но ограниченный  Барклай, не  способный
проникнуть  в самую  глубь  обстановки столь  гигантского масштаба,  был бы
подавлен  моральными  возможностями  французской  победы, в  то  время  как
легкомысленный  Кутузов  противопоставил  им  дерзкое чело  и  целый  поток
хвастливых  речей. Он  сумел  счастливо использовать  тот огромный  прорыв,
который уже обнаружился во французской армаде.

Когда  Кутузов  принял  верховное  командование,  генерал  Ермолов  являлся
начальником   штаба  первой   западной  армии,   а  полковник  Толь   -  ее
генерал-квартирмейстером,  а  так  как  командующий этой  армией  до  этого
времени  выполнял  и роль  главнокомандующего,  то функции  их в  известной
степени  распространялись  на обе  армии;  по  крайней мере,  распоряжения,
касавшиеся обеих армий, исходили от этих лиц. Как только Барклай вернулся к
своим прежним обязанностям командующего  первой западной армией, то Ермолов
и  Толь также должны  были ограничить  круг своей деятельности  только этой
армией. Что  касается генерала  Ермолова, то так  это и произошло,  так как
одновременно с  князем Кутузовым  в армию прибыл  генерал-от-кавалерии граф
Беннигсен,  с тем, чтобы  занять место  начальника штаба обеих  армий. Надо
полагать, что  Беннигсен выхлопотал  себе это назначение  в Петербурге, так
как понимал,  что ни одной из двух армий в командование  ему не дадут, а он
хотел получить возможность при случае протиснуться на первое место, если бы
здоровье старика  Кутузова не выдержало. Мало-помалу  он приобрел некоторое
влияние; впрочем,  старый князь  не особенно поощрял  Беннигсена, которому,
по-видимому не доверял. В армии это удивительное назначение произвело почти
комическое впечатление. Но генерал-квартирмейстера князь с собою не привез,
и  полковник  Толь по-прежнему  продолжал  занимать  эту должность;  автору
неизвестно,  состоялось  ли  его  назначение  генерал-квартирмейстером  или
главнокомандующим  или же  он являлся  только исполняющим  его обязанности.

На  полковнике  Толе,  как   и  раньше,  лежал  выбор  позиций  и  принятие
соответственных практических мер. Таким образом, выбор позиции под Бородино
и  использование на ней  войск также  представляются в основном  его делом.

Прежде  чем  говорить  об  этом  сражении,  мы  хотим  высказать  несколько
соображений по  поводу отступления  русской армии в  направлении на Москву.

Русская армия  отступала не к Петербургу, а внутрь  страны, так как там она
могла в большей мере усилиться, в то время как следующему за ней противнику
приходилось  постоянно быть  в готовности  к обороне во  всех направлениях.
Пока неприятель  еще располагал значительным превосходством  сил, надо было
заботиться  о прикрытии  Москвы,  как позаботились  о прикрытии  Петербурга
путем выделения корпуса Витгенштейна при уходе армии с дороги на Петербург.
Чтобы не ослаблять себя выделением нового заслона, представлялось, конечно,
вполне естественным держать главную  армию в направлении на Москву. Если бы
можно было предвидеть, с  какой быстротой будет таять французская армия, то
можно было бы наметить другой план, а именно: от Смоленска уже не держаться
направления на Москву, а  избрать какую-нибудь другую дорогу внутрь страны,
например на Калугу и Тулу, так как можно было себе сказать, что, как только
исчезнет  решительный перевес  сил главной  французской армии  над русской,
французы  уже не  будут  иметь возможности  выделить и  направить  в Москву
значительные   силы;  еще   в  меньшей  степени,   располагая  единственной
коммуникационной линией,  французы могли  бы решиться двинуть  свои главные
силы на  Москву мимо русской  армии. Вспомнив, что под  Бородино против 120
000 русских  стояло всего лишь 130 французов,  никто не сможет усомниться в
том,  что при  ином направлении  отступления русских, например,  на Калугу,
Москва осталась  бы совершенно в стороне  от военных действий. Однако когда
отходили от  Дриссы сначала на Витебск, а затем на  Смоленск, то никому и в
голову  не могло  прийти,  что силы  французов так  быстро  растают. Потому
вполне  естественна была  мысль  о необходимости  держаться направления  на
Москву, чтобы  возможно дольше  оставить в безопасности  этот важный город.

Под Смоленском соотношение сил обеих главных армий составляло 180 000 к 120
000, а так как при оценке сил противника легко ошибиться на какие-нибудь 20
000, то  русские могли предполагать, что против  них стоят 200 000 человек.
Поэтому нельзя поставить в упрек русским генералам, что в подобных условиях
они еще не решились  обратиться к маневрированию, т. е. к косвенной обороне
Москвы.  Но  даже если  бы  такое  решение было  принято  в Смоленске,  то,
пожалуй,  это  было  бы  уже слишком  поздно;  ведь  если вообще  изменение
направления  для сколько-нибудь  крупной  армии является  делом значительно
более  трудным, чем  то обычно  предполагают, то  в столь  редко населенной
стране, как  Россия, это  изменение представило бы  вдвое больше трудностей
для  такой огромной массы  войск, к  тому же теснимой  превосходными силами
неприятеля. Приходилось  все время располагать  биваком, сосредоточившись в
одном пункте,  и, следовательно, получать  все продовольствие исключительно
из  магазинов. Эти  склады  были устроены  вдоль Московской  дороги,  и их,
следовательно,  надо было  сперва перенести;  все боевые  припасы, запасные
части, подкрепления и т.  п., находившиеся на этой дороге или в пути к ней,
пришлось бы  перебрасывать в сторону, на  новое направление. Имелось ли еще
на это  время после  прибытия армии к Смоленску,  представляется по меньшей
мере крайне сомнительным.

Отсюда следует, что упрек,  который некоторые писатели делают задним числом