обрадовался, когда  вместе с подкреплениями, подошедшими  27 июля уже после
боя к корпусу Палена,  прибыл и старший в чине офицер генерального штаба. С
этого времени  автор, по крайней мере,  не чувствовал себя ответственным за
успех тех  распоряжений, на  содержание которых он не  мог оказать никакого
влияния.

27-го  Барклай  выступил тремя  колоннами  на Смоленск,  куда направился  и
Багратион после  тщетной попытки пробиться через  Могилев. Марш на Смоленск
совершен был главными силами  по дороге на Поречье, следовательно, довольно
кружным  путем; один  лишь  Дохтуров двигался  по прямой  дороге  на Рудню.
Совершенно  непонятно,  почему Наполеон  не  продвинул  вперед свое  правое
крыло, чтобы  перехватить у  русских этот путь.  Правда, он не  мог бы этим
преградить  русским  дорогу ни  Москву,  так как  отступающий всегда  может
кружным  путем вновь  опередить противника,  и если  он не  взял совершенно
ложного направления, то в обширной стране его не легко отрезать. Однако для
русских представляло  все же  не малый, хотя  и побочный интерес  попасть в
Смоленск, чтобы  скорее соединиться  с Багратионом; в  Смоленске можно было
продержаться несколько дней; там находились значительные запасы и кое-какие
подкрепления,  поэтому  для  Наполеона,  безусловно,  представляло  интерес
отбросить русских от этого  города. Однако он преследовал русских только до
Рудни и сделал в  Витебске вторичную остановку, во время которой подтянул к
себе  остальные  части своего  правого  крыла,  имевшие задачу  действовать
против Багратиона  и по  возможности его отрезать.  Таким образом, русские,
занимавшие ранее  растянутую линию  фронта, выиграли время  для того, чтобы
соединиться  у Смоленска,  причем  ни одна  часть не  была  отрезана. Итак,
ошибочное движение их к Дриссе пошло им на пользу. Переход до Смоленска был
выполнен без малейших затруднений, и арьергардам всех трех колонн, хотя они
находились ежедневно на виду  у неприятеля, не пришлось выдержать ни одного
серьезного боя.

Итак, результатом  похода до сих  пор было то, что  русские очистили полосу
своей территории глубиною в  60 миль и пожертвовали всеми находившимися там
довольно   значительными  складами.   Людей  же   и  орудий   они  потеряли
сравнительно немного:  около 10 000 человек и 20  орудий. Теперь у них была
большая  армия  в  120   000  человек  в  центре  и  две  небольшие  армии,
приблизительно по 30 000 человек каждая, на флангах. Кроме того, вступали в
дело Рига  и Бобруйск;  Бобруйская крепость была  поддержана наблюдательным
корпусом Гертеля, стоявшим под Мозырем.

Между  тем, французы  в первые  же недели  их наступления  понесли огромные
потери больными  и отставшими и  терпели такие лишения, что  не трудно было
заранее предвидеть в ближайшем будущем полное их истощение. Это не укрылось
от  русских.  Генерал  Шувалов, посланный  из  Свенцян  в главную  квартиру
французского  императора  с политическим  поручением,  вернулся  в Видзы  в
полном изумлении  от того состояния, в котором  он нашел большую дорогу, по
которой следовали французские войска; она вся была усеяна трупами лошадей и
была полна  заболевшими и  отставшими. Всех захватываемых  пленных особенно
подробно расспрашивали  относительно получаемого продовольствия; выяснилось
при атом, что уже под Витебском лошади французской армии получали один лишь
зеленый корм, а людям  вместо хлеба выдавалась мука, которую им приходилось
класть  в суп.  Единственное исключение  в этой  картине продовольственного
неблагополучия  представляла гвардия.  Отсюда  делали вывод  о значительном
численном  ослаблении  неприятельской армии;  и  если огромная  фактическая
убыль все  же значительно  недооценивалась, то эта  ошибка уравновешивалась
тем, что первоначально определяли  численность неприятельских сил ниже, чем
она была в действительности.

При открытии  военных действий численность французских  сил, включая сюда и
союзников, определяли в 350 000 человек; теперь мы знаем, что она превышала
470  000. Когда русские  находились под  Смоленском, им было  известно, что
около 150  000 человек  было оставлено под Ригой,  против Витгенштейна, под
Бобруйском и против Тормасова. Следовательно, русские полагали, что главная
армия  уменьшилась   до  200   000  человек,  затем   исключили  гарнизоны,
оставленные на  важных этапах и в разных  городах, а также больных, убитых,
раненых и отставших, общее число которых предполагалось всего лишь в 50 000
человек. В итоге сила главной армии французов определялась русскими всего в
150  000.  Правда,  и  в  этом  случае  на  стороне  французов  сохранялось
превосходство  сил,  но не  настолько  большое, чтобы  мысль о  возможности
победы над ними была совершенно исключена.

Подсчеты  русских не  вполне совпадали  с действительностью, так  как центр
Наполеона  тогда, т.  е. в  начале августа,  достигал еще 180  000 человек.

Впрочем,  такая  ошибка  простительна  во  время  войны,  где  каждый  день
приходилось совершать марши и  когда не было времени собирать в достаточном
количестве необходимые данные.

Когда русский император Александр  покинул армию, то выполняемые им функции
по  верховному  командованию  отпали,  и  тем  самым  Барклай  обратился  в
самостоятельного  командующего  первой  западной  армией. Однако  император
формально не передавал генералу  Барклаю верховного командования над обеими
армиями,  опасаясь обидеть  князя Багратиона.  Правда, Барклай  был старшим
генерал-аншефом (генералом-от-инфантерии), и этого обстоятельства в крайнем
случае было  бы достаточно для того,  чтобы иметь некоторый авторитет перед
другими   генералами;   однако,  для   такого   ответственного  поста   как
командование  армиями  значение  одного   старшинства  в  чине  никогда  не
считалось  достаточным,  и во  всех  государствах признавалось  необходимым
специальное полномочие монарха. Так  как Багратион был лишь немногим моложе
Барклая, а боевая слава обоих была приблизительно одинаковая, то император,
конечно,  предвидел, что  определенно  подчеркнутое подчинение  его Барклаю
будет обидным. Как собственно  обстояло дело с главнокомандованием, никто в
точности  не  знал, да  и  теперь,  я полагаю,  историку  не  легко ясно  и
определенно  высказаться  по  этому  вопросу,  если  он  не  признает,  что
император остановился на полумере; надо полагать, что он рекомендовал князю
Багратиону  входить в  соглашение  с Барклаем  по всем  вопросам  вплоть до
изменений в группировке. Автору  неизвестно, имелось ли уже тогда намерение
поставить  во главе  обеих армий  князя Кутузова,  однако, в  войсках стали
говорить об этом назначении лишь незадолго перед тем, как оно состоялось, и
притом как о мере,  ставшей необходимой вследствие нерешительности Барклая.
По  всей  вероятности,  император  захотел  посмотреть,  как  поведет  дело