Мысль Пфуля  заключалась в  том, чтобы из  120 000 человек,  которые по его
предположению должны  здесь сосредоточиться, 50 000  оставить в укрепленном
лагере, что  было совершенно достаточно  для защиты его, а  с остальными 70
000 встретить ту часть  неприятельских сил, которые переправятся через реку
для атаки лагеря с тыла.

Если бы  неприятель переправился через реку  с чрезмерно большими силами и,
таким  образом,  чересчур  ослабил  бы  себя  на  левом  берегу,  то  Пфуль
намеревался  двинуться с  превосходными  силами из  лагеря и  атаковать эту
ослабленную  часть неприятельской  армии. Все  преимущество, представляемое
лагерем, заключалось  бы, следовательно, в том,  что русские располагали бы
более коротким и удобным  сообщением между тем и другим берегами реки, в то
время как  неприятель, вероятно,  был бы вынужден  поддерживать связь между
двумя  частями своей  армии  при помощи  одного моста,  и  притом несколько
удаленного. Вместе  с тем,  что бесспорно, это преимущество  не могло иметь
решающего значения; на нем никак нельзя было основывать расчет на успех боя
120 000  человек, вовсе  лишенных пути отступления,  с превосходными силами
противника.  Кроме  того, для  таких  наступательных действий  на любом  из
берегов реки надо было,  чтобы местные условия этому благоприятствовали; но
местность  перед фронтом  позиции на  левом берегу  реки не  отвечала этому
требованию,  так  как  лагерь  был  здесь  окружен  болотом  и  лесами,  не
допускавшими  даже  обзора  сил  противника; кроме  того,  необходима  была
известная возможность  обороны и на  другой стороне реки для  того, чтобы в
случае  перехода в  наступление на  левом берегу  можно было  бы обеспечить
небольшим  отрядом  свои   магазины  на  правом;  последнее  обстоятельство
исключалось, так  как местность  была ровная и  на ней не  имелось ни следа
каких-либо окопов.

Если бы русские сами добровольно не покинули этой позиции, то они оказались
бы  атакованными с  тыла,  и безразлично,  было бы  их 90  000 или  120 000
человек, они были бы  загнаны в полукруг окопов и принуждены к капитуляции.

Пфуль  остановился на  этой  идее укрепленного  лагеря, так  как вследствие
своей  односторонности  он  ничего лучшего  придумать  не  мог; сражение  в
открытом поле  при неравенстве  сил не сулило успеха;  он поэтому стремился
добиться равновесия при помощи  более искусственной, более сложной обороны.
Но,  как  это  часто   бывает  при  стратегическом  маневрировании,  он  не
исследовал основательно тех причин,  от которых ждал известных результатов.
Не включая в свой план никакого нового принципа, повышающего сопротивление,
он отказался  от простейшего  пути непосредственной обороны  и избрал более
сложный путь, который мог привести русскую армию к опаснейшей и немедленной
катастрофе.

Русская армия избегла этой опасности лишь благодаря чрезмерной неловкости и
слабохарактерности Пфуля, которые похоронили  его план раньше, чем он успел
вызвать катастрофу.

На обратном  пути автор  28 июня застал  главную квартиру императора  уже в
небольшом  городке  Свенцянах,  в  трех  переходах  от  Вильно.  Война  уже
вспыхнула, и началось отступление  армии. Главная квартира генерала Барклая
находилась на два перехода ближе к Вильно.

Автору пришлось  представить доклад императору о  том, в каком положении он
нашел  делала Дриссе.  Генерал Пфуль,  естественно, присутствовал  при этом
докладе. Задача,  как можно себе представить,  была нелегкая. То, что можно
было сказать  против Дрисского лагеря, било  непосредственно генерала Пфуля
по  самому чувствительному  месту. В  то время  автор был  адъютантом этого
генерала,  который   чрезвычайно  дружественно   принял  его  в   Вильно  и
рекомендовал его императору; кроме того, поручение, данное автору, вовсе не
заключалось  в том,  чтобы представить  критику основной  идеи укрепленного
лагеря,  а в  том, чтобы доложить,  в каком  положении он застал  работы. С
другой стороны, в этом  бесконечно важном вопросе автор так близко принимал
к сердцу  те бросавшиеся в  глаза крупные недостатки и  промахи, которые он
обнаружил  в замысле,  связанном  с этим  лагерем. Он  ощущал непреодолимую
потребность обратить  внимание императора на те  опасности, которые нависли
над армией  и начавшейся кампанией. Император,  доверие которого к генералу
Пфулю, как  мы указала  выше, было несколько  поколеблено еще в  Вильно, со
своей стороны  ощущал потребность,  чтобы его снова  убедили в правильности
первоначального  решения  безусловной, основанной  на искреннем  убеждении,
похвалой. Автор,  заранее обдумав все эти  обстоятельства, принял решение в
своем   устном   докладе,  который   он   сопровождал  памятной   запиской,
ограничиться  рамками  данного  ему  поручения, но  в  то  же время  слегка
коснуться тех  затруднений, в  которых можно было  запутаться. Последствием
этой беседы было то, что у императора углубилось подозрение, что начатое им
предприятие было недостаточно  зрело обдумано. Второй принц Ольденбургский,
супруг  будущей  королевы Виртембергской,  следовательно, зять  императора,
находившийся  в  главной  квартире  и  пользовавшийся  доверием  и  дружбой
императора, несколько дней спустя сказал автору, что императору показалось,
будто автор  не вполне откровенно высказал  свое мнение. Автор ответил, что
он хотел  лишь обратить  внимание на важнейшие  обстоятельства, которые еще
надлежит обсудить в этом  деле, и что действительно ему при этом рисовались
некоторые затруднения, которые надо во всяком случае предусмотреть заранее,
чтобы не  быть застигнутым ими врасплох.  Принц сказал, что император решил
еще раз исчерпывающим образом поговорить с глазу на глаз об этом предмете с
автором.  Этот разговор  так и  не состоялся,  так как император  уже начал
обсуждать вопрос о лагере с другими хорошо знакомыми ему офицерами, которые
высказывались     против    лагеря     более     категорическим    образом.

В это  время, т. е. когда стали приближаться  к Дрисскому лагерю, в главную
квартиру  императора прибыл  генерал-лейтенант граф  Ливен. Он  был русским
послом  в Берлине  и чрезвычайно  любезно способствовал переходу  автора на
русскую службу. Автор посетил  его. Граф Ливен разделял его мысли и чувства
по вопросам ведения войны.  Господствовавшее в Берлине мнение заключалось в
том,  что Наполеона  должны погубить  огромные размеры  Российской империи,
если  Россия их использует  надлежащим образом,  т е. будет  оберегать свои
силы до последнего мгновения  и ни при каких условиях не заключит мира. Эту
мысль, в  частности, высказал Шарнгорст. Когда  граф Ливен прибыл в главную
квартиру, он был поглощен  этой идеей и, конечно, говорил и с императором в
этом  смысле. Формулировка  его  мысли, услышанная  автором от  него  еще в