бы потребоваться действия одного производителя или нескольких одновременно.
Как я отметил в "Проблеме социальных издержек" на примере со скотом и
посевами, возможные действия включают такие меры, как вывод всей или части
земли из обработки или переход на культуры, меньше страдающие от потравы (для
фермеров); сокращение размеров стада или вида разводимых животных, привлечение
пастуха или собак, перевод скота на стойловое содержание (для скотовода);
строительство оград (скотоводом или фермером). Можно даже вообразить такой
экзотический прием, как приобретение фермером ручного тигра, запах которого
будет держать скот подальше от посевов. И у фермера, и у скотовода будут
достаточные стимулы для использования любых известных им способов (в том числе
совместных действий), которые могут увеличить ценность производства, поскольку
каждый производитель получит свою долю в конечном приросте дохода.
Но если трансакционные издержки учитываются, многие из этих действий не будут
осуществлены, поскольку введение в контракты необходимых условий окажется
делом более дорогостоящим, чем возможные выгоды. Для простоты предположим, что
все контрактные установления, направленные на сокращение ущерба, слишком
дороги. В нашем примере, если скотоводы обязаны будут выплачивать компенсацию
за причиненный их скотом ущерб, у фермеров не будет оснований для пересмотра
контрактов, поскольку компенсация за полную или частичную потраву посевов
всегда возместит ущерб. Но у скотоводов здесь иное положение. У них есть
стимул перестроить свою деятельность, если связанные с этим издержки окажутся
меньше, чем сокращение компенсационных выплат фермерам. Предположим, однако,
что скотоводы не обязаны компенсировать ущерб, следовательно, у них нет
стимулов для изменения своих действий, а фермерам придется принимать меры для
сокращения ущерба при условии, что прирост дохода от спасенного таким образом
урожая превосходит издержки по достижению этого прироста. Легко показать, что
при таких обстоятельствах ценность производства может оказаться большей, когда
скотоводы не обязаны возмещать причиняемый их скотом ущерб, чем когда они
обязаны это делать. Предположим, что если скотоводы обязаны возмещать ущерб,
то они сочтут, что в их собственных интересах принятие мер по полному
предотвращению ущерба, а если они не обязаны этого делать, то тяготы этих мер
возьмут на себя фермеры. Предположим далее, что издержки по предотвращению
ущерба составят для скотоводов 80 долл., а для фермеров 50 долл. Если бы на
скотоводов закон не возложил ответственность за ущерб, соответствующие меры
осуществлялись бы фермерами. Их издержки составили бы 50 долл. А если бы
скотоводы должны были возмещать наносимый их скотом ущерб, они бы предприняли
необходимые шаги для предотвращения ущерба. Их издержки составили бы 80 долл.
Отсюда следует, что ценность производства выше на 30 долл. (80 долл. -- 50
долл.), когда скотоводы не должны возмещать ущерб. Это не значит, что виновник
вредных последствий никогда не должен нести обязанности по возмещению ущерба
тем, кто от него пострадал. Поменяв местами величину издержек по
предотвращению ущерба, мы получим пример, когда ценность производства будет
большей, если ответственность по компенсации ущерба, причиненного скотом,
лежит на скотоводах. Эти примеры показывают, что будет ли ценность
производства большей, когда скотоводы обязаны устранять ущерб или когда они не
обязаны этого делать, -- зависит от конкретных обстоятельств.
Предлагалось изменить мой тезис, чтобы учесть, что -- по крайней мере, в
странах с системой обычного права -- ущерб должен быть смягчен (действиями
стороны, причиняющей этот ущерб -- Прим. пер.). Я утверждал, что скотоводы,
когда на них не лежит ответственность, и фермеры, когда на скотоводах лежит
ответственность, не будут иметь стимулов взваливать на себя издержки по
сокращению ущерба. Было отмечено, что в странах, в которых господствует
обычное право, фермеры -- дабы получить компенсацию за ущерб от отвечающих по
закону скотоводов -- должны предпринять некие разумные меры по смягчению
ущерба, а скотоводы, если закон не возлагает на них ответственность, должны
сделать то же самое, если хотят избежать судебной ответственности. Все это,
конечно же, важно для тех, кто изучает работу системы обычного права, но не
отменяет сути моих утверждений.
Хотя существование подобной доктрины может побудить скотоводов и фермеров к
принятию на себя некоторых расходов, которых они в противном случае на себя не
взяли бы, суды не склонны возлагать на кого бы то ни было такие расходы, если
только они совершенно не уверены в том, что результатом будет действительно
значительное сокращение ущерба и -- не менее важно -- что меры, необходимые
для сокращения ущерба, им известны. Я не могу поверить, что доктрина о
смягчении ущерба подтолкнет скотоводов к принятию всех тех мер по сокращению
ущерба, которые они осуществили бы, если бы были обязаны компенсировать
фермерам ущерб, или что она подвигнет фермеров на все те шаги по сокращению
ущерба, которые они осуществили бы в условиях, когда скотоводы не были бы
обязаны платить компенсацию. Если это верно, то мои выводы остаются
неизменными. Если после принятых мер по смягчению ущерба скотоводам придется
понести расходы еще на 70 долл. для полного устранения ущерба (при
предположении, что в целом ущерб больше 70 долл.), а фермеры способны достичь
того же за 20 долл., ценность производства явно будет на 50 долл. больше в том
случае, когда скотоводы не обязаны возмещать ущерб, а значит, именно фермеров
принудят принять меры по предотвращению ущерба. Конечно, с другими числами
может быть создана ситуация, в которой ценность производства окажется большей
в случае ответственности скотоводов.
Зербе также предположил, что мой вывод неверен, поскольку в своем анализе я
использую не оптимальное правило об ответственности [Zerbe Richard О. Jr.,
"The Problem of Social Cost Fifteen Years Later" in Theory and Measurement of
Economic Externalities, p. 33]. Это возражение основано на непонимании сути
моего утверждения, что при наличии ненулевых трансакционных издержек правила
об ответственности и не могут быть оптимальными. Можно вообразить, что в мире
с нулевыми трансакционными издержками, в котором все стороны заинтересованы в
обнаружении и раскрытии всех тех мер, которые приведут к росту ценности
производства, информация, необходимая для расчета оптимального правила
ответственности, окажется хотя и доступной, однако излишней, поскольку в этом
мире ценность производства будет максимизирована при любых правилах об
ответственности. Но раз уж мы начинаем учитывать трансакционные издержки, у
разных сторон не оказывается стимулов (или есть только ослабленные стимулы)
для раскрытия информации, которая нужна для формулирования оптимального
правила ответственности. На деле они сами могут и не знать про эту информацию,
поскольку для тех, у кого нет стимулов для раскрытия информации, нет и причин
для обнаружения ее. Информация, необходимая для осуществления трансакций,
которые не могут быть осуществлены, не будет собираться.
Тот же подход, который в случае с нулевыми трансакционными издержками
демонстрирует, что размещение ресурсов остается тем же независимо от правового
положения участников, показывает, что при ненулевых трансакционных издержках
закон играет ключевую роль в определении того, как используются ресурсы. Но он
делает и больше этого. При нулевых трансакционных издержках результат