лежать, тесно прижавшись друг к другу. Он был уверен, что  телеги перескочут
через  них, не  причинив  вреда.  Так и случилось.  Македонцы приободрились,
видя, что телеги, которых они больше всего боялись, не нанесли им вреда, и с
криком кинулись на фракийцев. Фаланга без труда отбросила плохо  вооруженных
варваров, так что они, побросав оружие, кинулись с горы кто куда.
     Александр, перевалив Балканы, пошел вперед на трибалов и прибыл к  реке
Лигину. Сирм, царь трибалов, укрылся на одном из дунайских островов. Большая
же  часть  трибалов сосредоточилась  в тылу  у  македонцев.  Когда Александр
узнал, куда ушли трибалы, он повернул обратно и застиг их  врасплох. Трибалы
построились в  лесу,  росшем у реки. Александр, выставив  вперед  лучников и
пращников, приказал им осыпать варваров стрелами и камнями. Как он и ожидал,
оказавшись под дождем стрел, трибалы  сделали вылазку. Выманив противника из
леса, Александр атаковал его с  фланга конницей, а с фронта ударила фаланга.
Не выдержав удара, трибалы обратились в бегство.
     На третий день  после этой битвы  Александр подошел  к  Дунаю  и  решил
переправиться через него, чтобы напасть на  гетов. Судов было  мало. Поэтому
полторы тысячи всадников и около 4000 пехотинцев переправились через реку на
набитых   сеном  мешках.  Геты,   пораженные  стремительностью,  с   которой
совершилась  переправа  через  великую  реку,  бежали, не  дав  решительного
сражения. Македонцы овладели их городом. Сюда прибыли  послы от фракийских и
кельтских племен  с  заверениями  дружбы.  Пришли  послы и  от Сирама,  царя
трибалов.  Заключив  мир,  Александр вернулся за  Дунай  и  тут  узнал,  что
иллирийское племя тавлантиев отпало от него, а во главе восстания стоят царь
Главкия  и  изменивший  ему  Клит,  сын  Бардилея.  Александр  отправился  в
Македонию к  городу Пелий,  где находилось  войско Клита. Но едва  македонцы
приступили к  осаде, как появились иллирийцы с Главкией во главе.  Сражаться
на  два  фронта не  было никакой возможности, и Александр начал отступление,
которое проходило через  теснины, занятые врагом, и было очень трудным.  Тем
не менее благодаря искусным маневрам  македонцам без  больших потерь удалось
отступить за реку Эригон. Спустя три дня Александр узнал, что войско Клита и
Главкия находится в полной беспечности: караулы  для охраны  не расставлены,
перед лагерем нет  ни палисада, ни рва, словно  все думают, что  Александр в
страхе бежал.  Ночью Александр незаметно переправился через реку и ударил на
неприятеля,  когда  тот  меньше  всего  этого  ожидал. Многие были  убиты  в
постели, а другие погибли при беспорядочном и паническом отступлении.
     В  это  время некоторые  из  фи-ванских изгнанников  вернулись  в Фивы:
кое-кто в  городе  подстрекал  их к восстанию. Из кадмейского  гарнизона они
вызвали  Аминту  и Ти-молая  и  убили  их за  стенами Кад-меи, когда  те  не
подозревали ничего худого. Явившись в народное собрание, изгнанники убеждали
фиванцев  отпасть  от  Александра, прельщая  их  свободой  и  избавлением от
македонского ига. Так как они  утверждали, что Александр умер  в Иллирии, то
речи их показались толпе особенно  убедительными. Молва о  смерти Александра
разрасталась и шла с разных сторон; прошло действительно немало времени, как
от него  не  приходило  никаких  известий. И как  это обычно бывает в  таких
случаях, люди, не разузнав, как обстоит все на самом деле, выдавали желаемое
за действительное.
     Когда Александр  узнал  о событиях  в  Фивах, он  отнесся  к  ним очень
серьезно. Александр  уже давно  держал  в  подозрении  Афины и  считал,  что
дерзкое предприятие фиванцев  может увенчаться успехом, если к  ним примкнут
лакедемоняне,  другие   пелопоннесцы  и  этолийцы.  Пройдя  через  Эордею  и
Элимиотиду,  он  перевалил через горы Стимфеи  и  Паравии и на  седьмой день
прибыл  в Пелину  в Фессалии. Выступив оттуда, он на шестой  день  вторгся в
Беотию; фиванцы узнали о том, что Александр прошел через Фермопилы, когда он
со всем войском был уже в Онхесте. На следующий день они увидели македонское
войско под стенами Фив (Арриан: 1; 1-- 7).
     Сначала  Александр  не  предпринимал  никаких действий, давая  фиванцам
время одуматься и  посовещаться;  он  предполагал  также, что  один город не
осмелится  выступить  в одиночку  против  такой армии.  И  если  бы фиванцы,
уступая обстоятельствам,  отправили к македонцам  посольство,  прося  мира и
согласия, то Александр охотно пошел бы на переговоры  и удовлетворил бы  все
их просьбы.  Ему хотелось покончить  со смутами в  Элладе и целиком заняться
войной с персами. Теперь же, видя, что фиванцы ни во  что его не  ставят, он
решил сравнять город с землей и таким страшным  делом отвратить от попыток к
отпадению  всех, кто собирался на это  отважиться. Выстроив  войско в боевом
порядке, он приказал объявить: кто из фиванцев пожелает, тот может явиться к
нему и стать причастным  к миру, установленному для всей Эллады. Фиванцы  по
своей  гордости   также   ответили   объявлением:  с  какой-то   башни   они
провозгласили, что каждый, кто желает с помощью персидского царя и  фиванцев
освободить  эллинов и  уничтожить  тирана  Эллады,  пусть  прихо-Дит  к ним.
Александра  это чрезвычайно  оскорбило; вне  себя от  гнева он решил страшно
наказать фиванцев Щиодор: 17; 10).
     Когда начался  бой, фиванцы опрокинули отряд Пердики и лучников, но при
этом  сами растянули и  потеряли  строй.  Видя это, Александр бросил на  них
выстроенную фалангу, которая  и  оттеснила  их за  ворота. Фиванцы бежали  в
таком ужасе, что, теснимые  в город через  ворота,  они не успели эти ворота
закрыть. Вместе с ними ворвались те македонцы, которые бежали сразу за ними.
Навстречу победителям  выступил  македонский  гарнизон  из  Кадмеи. Какое-то
время  отряды фиванцев  еще держались у  храма Амфиона.  Когда же  македонцы
стали нажимать на них со всех сторон, а Александр появлялся то тут,  то там,
фиванцы обратились в бегство. И тогда началось беспорядочное истребление уже
не защищавшихся фиванцев, причем жестокость проявляли не столько  македонцы,
сколько фо-кейцы и беотийцы;  одних из фиванцев застигали в домах, некоторые
пытались  сопротивляться, другие молили о пощаде, припав к жертвенникам,  но
жалости не было ни к женщинам, ни к детям.
     Это бедствие, постигшее Фивы, потрясло остальных эллинов не меньше, чем
самих   участников  этого  дела:  величие  взятого  города,  стремительность
покорения,  неожиданное поражение и неожиданная победа --  все их потрясало.
Но  еще  более  поразила  жестокость,  с  которой  Александр  расправился  с
побежденными.   Александр  поручил   распорядиться   судьбой   Фивсоюзникам,
принимавшим участие  в  этом деле;  те решили поставить  в Кадмее  гарнизон,
город  же срыть  до основания, а  землю, кроме  священной,  разделить  между
союзниками; детей, женщин и  фиванцев,  оставшихся  в живых,  кроме  жрецов,
жриц,  друзей  Филиппа  и  Александра  и  македонских  проксенов,  продать в
рабство. Рассказывают, что  Александр, из  уважения к Пиндару,  сохранил дом
поэта и  спас  его потомков.  Сверх того союзники  постановили  восстановить
Орхомен и Платеи и обнести их стенами (Арриан: 1; 8--10).
     Покончив с  делами  в Элладе,  Александр  вернулся  в Македонию. Зимние
месяцы он посвятил улаживанию своих собственных дел, поскольку  предполагал,
что отсутствие его продлится долго  (в  действительности же он вообще больше
не вернулся на родину). Все свое наследственное состояние, которым он владел