стали  уговаривать  и подгонять друг друга.  Царь, увлеченный общим порывом,
вскочил  с венком на голове и  с факелом в руках пошел впереди. Спутники его
веселой толпой окружили дворец (Плутарх: "Александр";  38). Александр первым
бросил  факел,  затем  это  сделали  и  другие,  и  вскоре  дворец со  всеми
постройками был охвачен огромным пламенем (Диодор: 17; 72).
     Александр  провел в Персеполе четыре месяца,  обладая теперь сказочными
богатствами. Он осыпал подарками своих друзей. По природе своей он был очень
щедр, и когда дела  его  пошли  все лучше и лучше,  он  стал  раздавать  еще
больше. Вел он при  этом себя с такой приветливостью, которая делала подарок
по-настоящему приятным. Однако, когда он увидел, что его сподвижники утопают
в  наслаждениях и образ  жизни  их  становится  просто  противным (у  теосца
Гаг-нона,  например, сапоги  были  подбиты  серебряными  гвоздями;  Лео-нату
караваном верблюдов привозили для гимнастики песок из Египта; Филота заказал
себе охотничьих тенет на 100 стадиев длины; миррой  натирались теперь в бане
больше, чем  раньше оливковым маслом,  и держали  при себе  постельничных  и
массажистов),  он стал ласково и  разумно упрекать их. Сам он,  упражняясь и
побуждая к этому других, подвергал  себя ради доблести постоянной опасности.
Друзья же его, получив богатства и высокие  звания, хотели жить в роскоши  и
безделье. Их  тяготили стран -ствия  и походы. Постепенно они дошли до того,
что  стали  злословить на царя.  Тогда  он  относился к этому  еще спокойно,
говоря,  что это царский удел: слушать брань за оказанные  милости (Плутарх:
"Александр"; 38--41).
     В начале 329 г. до Р.Х. Александр  выступил  из Персеполя с  намерением
нанести окончательное  поражение Дарию  Дарий  тем временем собирал войско в
Бактриане и глубинных сатрапиях. Но Александр не дал собраться ему с силами.
Стремительность  продвижения  македонцев превзошла все мыслимые  возможности
(Диодор: 17; 73). Выйдя из Персеполя, Александр через две недели овладел уже
всей  Мидией и  вступил в ее столицу  Экбатаны. Здесь он  узнал, что у Дария
фактически нет боеспособного войска и единственное свое спасение тот видит в
бегстве. Пробыв  в Экбата-нах ровно столько,  сколько требовали от него дела
по налаживанию управления  страной,  Александр вновь устремился в погоню, --
на этот  раз  через земли  Парфии. В пути до него дошли известия, что  армия
Дария разбежалась, а  сам  Дарий  оказался  в  полной  власти  бактрий-ского
сатрапа  Бесса, который держит царя на положении  пленника. Услышав об этом,
Александр  заторопился еще больше. Через несколько дней изнурительной погони
македонская конница настигла варваров. Все они обратились в бегство, даже не
начав  сражения.  Бесс  и  его  единомышленники старались увезти  с  собой в
повозке  Дария, но,  когда  Александр  уже  совсем настиг их,  нанесли Дарию
множество ран, бросили его, а сами бежали. Дарий умер раньше, чем его увидел
Александр (Арриан: 3; 19--21).
     Бесс же ускользнул от Александра вместе с Набарзаном  и многими другими
и добрался до Бактрии. Здесь он стал призывать народ к защите своей свободы.
При этом Бесс указывал, что сама их земля во многом будет им помощницей: она
недоступна, и населения в ней достаточно, чтобы приобрести независимость. Он
заявил, что  будет  предводителем на войне,  уговорил  народ и  объявил себя
царем; набрал  солдат,  заготовил много оружия и ревностно занялся  тем, что
насущно требовалось в данный момент.
     Между тем  Александр видел, что  македонцы рвутся домой, считая, что со
смертью Дария война закончена. Собрав их всех и воодушевив подходящей речью,
он  уговорил  их  продолжать  поход.  Воинов  из союзных  греческих  городов
Александр созвал отдельно, поблагодарил за то, что они  сделали, и отпустил,
подарив каждому всаднику по одному таланту и каждому  пехотинцу по  10  мин.
Кроме того, он выплатил причитающееся им  жалование, добавив к нему плату за
все  время, какое  они  пробудут  на возвратном  пути  домой.  Тем  же,  кто
предпочел  остаться вместе с царем,  он выдал каждому  по  три таланта.  Так
богато одарил он воинов потому, что, преследуя Дария, захватил много денег.
     Устроив  таким  образом свои  дела, Александр  отправился в Гир-канию и
завладел  всеми  городами  этой страны вплоть до Каспийского моря.  Вслед за
Гирканией  македонцам  покорились  и   смежные  с  ней  племена.  Многие  из
военачальников,  бежавших  к  Дарию, сами сдались ему. Милостиво обойдясь  с
ними,  он   прославился  своим  великодушием.  Вскоре   эллинские  наемники,
служившие в войске Дария, -- а их было около полутора тысяч и они отличались
своим мужеством -- пришли к Александру с  повинной, получили прощение и были
зачислены в его полки с тем же жалованием (Диодор: 17; 74-- 76).
     Из Гиркании Александр пошел в Задракарты, самый большой город Гиркании,
где  находился царский  дворец. Проведя там 15  дней, он двинулся  дальше  и
вторгся в Парфию, а оттуда  к границам  Арии. В Сузию, столицу Арии, к  нему
явился Сатибарзан,  сатрап этой  страны. Александр оставил ему его сатрапию,
но послал с ним небольшой отряд македонцев (Арриан: 3; 25).
     Именно в это время Александр  стал исподволь вводить у  себя персидские
обычаи.  Сначала он завел во дворце жезлоносцев  и поставил на эту должность
уроженцев   Азии,  затем  сделал  своими  телохранителями  виднейших  персов
(Диодор: 17; 77).  Еще  находясь в Парфии, он как-то на досуге впервые надел
варварскую одежду. Может быть, он хотел только  приобщиться к местным нравам
--  принятие  того,  к  чему  люди  привыкли  и  с  чем  сроднились,  весьма
способствует их умиротворению, -- может быть,  он незаметно  пытался внушить
македонцам мысль о том, что ему, как и персидскому царю,  подобает кланяться
в ноги,  и постепенно приучал их мириться с переменой в образе жизни. Однако
он, не принял целиком  персидского облика: не  надел ни  штанов,  ни верхней
одежды с рукавами, ни тиары, но устроил себе что-то среднее между персидской
и македонской одеждой: она была скромнее первой и пышнее второй.  Он надевал
ее сначала только дома, принимая варваров и  друзей, а затем стал появляться
в таком виде на людях и на больших приемах. Македонцев огорчало это зрелище,
но, чтя  доблесть царя,  они рассуждали так: ему следует иногда  уступать  в
том,   что  доставляет  ему  удовольствие  и  служит  его   славе  (Плутарх:
"Александр"; 45).  Видя  это,  Александр  стал действовать  более смело.  По
примеру  Дария он окружил себя  наложницами; их  было не меньше, чем дней  в
году, и они отличались красотой, так  как  были  выбраны  из  всех азиатских
женщин.  Каждый  вечер  они становились вокруг царского ложа, чтобы  он  мог
выбрать  ту, которая проведет  с  ним ночь (Диодор:  17;  77).  А  чтобы  не
показалось, будто только  он один опустился до  порочной жизни  тех, кто был
побежден  его  армией, Александр позволил также и  своим воинам брать в жены
тех пленных женщин, с которыми они были в связи, полагая, что у солдат будет
меньше  желания вернуться на родину, если в лагере они почувствуют некоторое
подобие домашнего очага и семейной обстановки (Юс-тин: 12; 4).
     Чем дальше, тем более Александр усваивал местный образ  жизни; коренных
же  обитателей приучал к обычаям македонским. Он  считал,  что во  время его
длительного отсутствия все устроится лучше без насилия, путем дружественного
общения и  взаимного  приспособления.  Потому он отобрал 30 000 мальчиков  и
велел  учить  их  греческой  грамоте  и  приучать  пользоваться  македонским