да еще внука фараона... Ясно - для того, чтобы в ней покоилось  тело  сына
Гора после ухода к Осирису.
     Такая гора ничтожной горсти костей, обтянутых  высушенным  мясом?  Он
протестующе  закачал  головой.  Что  за  мысли!!!   И   снова   задумался.
Вспоминались многотысячные толпы земледельцев, которых гнали сюда из  всех
селений, даже крошечных.  Приходили  свежие,  красивые,  уходили  потухшие
скелеты, обтянутые почерневшей кожей.
     А сколько их оставалось в песках. Какое ему дело до этой черни, внуку
Снофру, отец которого мог быть царем. Разве эти люди не созданы для живого
бога? Вся Кемет существует для него - так говорят жрецы. Для него? И снова
ехидный вопрос, а верно ли, что он живой бог? А все остальные прах, чернь?
     Хемиун считал, что царь - живой бог - должен был наделен  царственной
силой мысли, видеть с высоты трона всю  страну,  все  ступени  людские  за
троном: вельмож, жрецов, писцов и чиновников и уже внизу тот самый  черный
люд, который кормит, одевает, строит, обслуживает все верхние ступени.  Но
бывало, в ушедшие времена, этот люд, не знающий вещей [египетский  термин,
означающий бедняков], терял терпение и громил тех, кто жил  во  дворцах  и
богатых домах, и тогда страной правил хаос. Не допусти  до  этого,  Гор  -
наставник всех людей!
     Но велик ли царь разумом? Сам  Хемиун  обладал  от  природы  ясным  и
сильным мышлением, волей  необыкновенной  силы.  Руководство  грандиозными
работами невольно развивало эти качества. Незаметно для  себя,  изменяясь,
он привыкал больше всего ценить  деловитость.  Его  подчиненные  были  под
стать - умные, находчивые, исполнительные. Но как часто,  вдвоем  с  отцом
Нефермаатом,  смеялись  они  над  царем,  над  его  нелепыми  советами   в
зодчестве. Царь не видел своей страны, ее состояния. А он-то, чати, видел?
Не хотел видеть. Вот вчера... Пришел казначей и спрашивал царя, не следует
ли простить подати земледельцам, которые не платят несколько  лет.  Может,
ознаменовать добрым делом окончание Ахет Хуфу?
     - Почему не платят?
     - Кормильцы сгинули на строительстве, а у  иных  вернулись  калеками.
Урожаи плохие, питаются семенами лотосов и побегами папирусов.
     - Зачем прощать? Будет хороший урожай, отдадут долг.
     - Сами с чем останутся? - кривая  усмешка  прошла  по  холеному  лицу
сановника.
     Хемиун вмешался и убедил царя, что надо простить, спокойней  будет  в
Кемет.
     Был жаркий день. Князь прошел за сады, к пирамиде, где  ничто  ее  не
заслоняло.  Она  сияла  белизной  -  простая,  пропорциональная.  И  вдруг
вспомнила голос бедной женщины:  "Исида  благостная!  Простри  свои  руки,
защити!" Он еще раз посмотрел на блистающее чудо над красноватыми песками,
созданное его волей, глухой к бедствиям сотен тысяч.
     С неприязнью отвернулся от воплощения своего  молодого  честолюбия  и
гордости. Лицо передернулось болезненной  гримасой  и,  не  глянув,  пошел
домой. Чувство острой тоски и безысходности  овладело  им.  Дома  приказал
готовиться к охоте.
     Утром Хемиун подошел к жене. Его  неласковые  холодные  глаза  теперь
лучились нежностью.
     - Ты, моя единственно любимая, одарила  меня  сыновьями  и  дочерьми,
которыми гордимся. Об этом думал я, пока был на реке, в пути.
     Она удивленно слушала, смотрела на мужа и  его  непривычная  нежность
прошла острой болью в душе: как часто она  жаждала  его  ласковых  слов  в
прошедшей жизни, как хотела видеть теплоту в его слишком властном взгляде,
недоступном для маленьких радостей. Все-все он отдал ей, Ахет Хуфу.
     Он обнял жену, поцеловал и несколько секунд смотрел улыбаясь, пошел к
носилкам. Княгиня стояла,  провожая  его  глазами.  Почему  этот  странный
взгляд?.. С мужем творилось  что-то  неладное  с  тех  пор,  как  перестал
работать на Ахет Хуфу. С тревогой пошла в сад.
     Кормчий, направляя судно в мелководные  заводи,  поросшие  папирусом,
думал про себя, что князь давненько не бывал на охоте. Еще подумал, что он
погрузнел и постарел. Сидит отрешенный, никого не замечает.
     Судно  остановилось  у  берега.  Слуги  спустили  на  воду  несколько
добротно сплетенных из папируса лодок. Князь сел в лучшую и  отказался  от
помощников. День, благословенный богом  Ра,  блистал  всеми  красками  под
синим жарким небом. Миллиарды живых  существ  двигались  и  радовались.  В
тростниках копошилась всякая живность. Разноголосо гомонили птицы.  Хемиун
слегка шевелил веслом, не спеша углубиться в тростники. В стороне  за  ним
незаметно следовали слуги, считая, что могут понадобиться.
     Князь улыбался небу и солнцу,  шелестящему  миру  тростников.  За  их
прозрачной завесой увидел белую цаплю. Лодка, уткнувшись  в  густую  стену
стеблей,  остановилась.  Цапля  вертела   головкой,   вытягивала   ее,   с
любопытством разглядывала невиданного  жителя.  Неподвижно  сидел,  Хемиун
наблюдал за ней, дивясь совершенству тонких форм, плавности  линий.  Цапля
перелетела на куст болотного растения и продолжала следить за  пришельцем.
Он осторожно взял лук, прицелился. Но  цапля  словно  дразнила  его  своей
красотой. Он повернул лук, и стрела полетела в синеву.
     - Живи и радуйся! Вам, птицам, надо меньше, чем  людям,  -  прошептал
он. - Ваш мир проще и справедливей.
     Задумавшись,  посмотрел  в   темно-зеленую   толщу   воды,   теряющую
прозрачность в глубине. В ней суетилась разная  мелочь,  радуясь  свету  и
теплу. Сновали мальки, юркие и смешные, стремились укрыться  в  листве  от
прожорливых  пастей  крупных  рыб.  Усмехаясь,  подумал,  что  и  в   этом
безмолвном мире идет борьба за жизнь между сильными  и  слабыми.  И  опять
нахлынула тоска и отвращение. Непомерная усталость и пустота были в  душе,
словно ничего уже не оставалось притягательного для него.
     Наблюдавший за ним слуга видел, как князь закрыл лицо руками, покачал
головой, будто не соглашался с чем-то.  Потом  высыпал  из  белой  баночки
что-то в рот и, она, описав дугу, плеснулась в воду.  Холодея  от  ужасной
догадки, слуга поспешно греб к господину, а тот, теряя сознание, вывалился
из лодки. Слуга в ужасе закричал, к нему поспешили остальные,  сидящие  на
лодках недалеко.  Трудно  было  положить  тяжелое  тело  в  легкую  лодку.
Стараясь держать голову над водой, пытались поднять его в лодку, но  опоры
для него не было, и он снова сваливался. В страхе и растерянности не знали
что делать.
     - Накинем веревку на грудь и так доведем...
     - Что ты...
     Но все-таки, накинув петлю на тело князя, потянули  его  за  лодками,
поддерживая голову над водой. И тут  случилось  то  ужасное,  что  нередко
бывало на Хапи. Раздался душераздирающий вопль, и,  захлебнувшись,  смолк.
Один из слуг исчез в бурных всплесках воды.