переглянулись, и один произнес за всех слова, против  которых  не  могло
быть апелляции.
   - Герцогиня страдает грудной  жабой,  Asthma  cardiacum,  болезненным
возбуждением сердечных нервов, вызванным  раздражением  спинного  мозга,
Irritatio spinalis primaria. На всем протяжении позвоночника мы замечаем
величайшую чувствительность по отношению к  малейшему  прикосновению.  В
общем картина  истерического  судорожного  состояния,  но  без  заметных
воспалительных явлений. Примите ваши папиросы, коллега, они  бесполезны.
Мы предпримем отвлечение с помощью мыльной ванны.
   Доктор Джиаквинто опустил голову. В конце концов, он потребовал,  раз
уже хотят действовать на позвоночник, дуть в него из меха.
   - Еще лучше растирать спину щетками! Ха-ха! Вы увидите, что  все  это
не поможет. Это совсем не спинной мозг! - упрямо восклицал старик,  чуть
не плача.
   Его не слушали. "Позаботься  о  мыльной  ванне!"  -  сказал  один  из
профессоров Нана. Но камеристка совсем оцепенела от вида этой  холодной,
непреклонной силы и с распростертыми руками стояла перед своей госпожой.
   - Ее светлость приказали мне, - пролепетала она, - чтобы ее светлость
оставили в покое. Ее светлость не нуждается ни в какой помощи.
   Джиаквинто раскрыл  рот  и  поднял  руки.  Но  профессора  оставались
безучастными в своей безжизненной возвышенности, как идолы,  которым  не
принесли жертв. Неожиданно они повернулись и отошли опять в  свой  угол,
точно их снова отнесли в их храм. Говоривший объявил:
   - Мы не предпримем ничего без согласия пациентки. Мы будем  ждать.  У
больной бывают моменты, когда  астма  сменяется  простым  сердцебиением,
когда она, естественно, приободряется и воображает, что может  обойтись,
без  врачебной  помощи...  Но  уже  начинаются  повсеместные   судороги.
Судороги  грудобрюшной  преграды  и   остальных   дыхательных   мускулов
увеличиваются в силе и продолжительности. Перед нами судороги  голосовой
щели с опасностью удушья и цианоза...
   - Совершенно верно! - прокаркал  доктор  Джиаквинто,  злобно  потирая
руки. - Она совсем посинела! О, она  недолго  будет  упираться!  Она  не
будет больше оказывать сопротивления науке!
   В дверях показался Проспер, он держал в руках поднос с  письмами.  Он
тихо подошел к ногам  постели,  вытянул  свободную  руку  и  ждал,  пока
больная сможет  услышать  его.  В  комнате  было  тихо,  только  дыхание
герцогини - тонкая, часто прерывавшаяся струйка  воздуха  -  со  свистом
выходило  из  ее  горла,  останавливалось,  опять  возвращалось,  совсем
замирало и вдруг вырывалось с шумом; шея изгибалась в страхе, мускулы ее
резко обрисовывались.
   Егерь подавил рыдание.
   - Простите, ваша светлость, - молодцевато доложил он,  -  из  Модерно
получили пакет с картиной... И потом письмо,  -  если,  ваша  светлость,
позволите, - на оборотной стороне есть адрес  отправителя,  это  синьора
Джина Деграндис.
   Она подняла голову; никто не надеялся на это, так как она,  казалось,
была уже при последнем издыхании.
   - Что мне хотели дать? - внятно сказала она.  -  Мыльную  ванну?  Так
скорей.
   Нана выбежала из комнаты.
   - Сколько времени еще есть в моем распоряжении? - спросила она еще  и
упала на подушки, содрогаясь от боли.
   Джиаквинто торжествовал.
   -  Сколько,  вашей  светлости,  угодно.  Вы  должны  только   уважать
изречения науки.
   Он побежал в переднюю, опередив профессоров.
   - Герцогиня спасена, она берет мыльную ванну!
   - Здесь нет журналистов? - спросил один из профессоров.
   - Этот негодяй егерь выбросил всех, - сказал Тамбурини.
   Остальные не успели оглянуться, как профессор исчез. Другой с горечью
сказал:
   - Я охотно отказываюсь от гласности. Я не придаю значения тому, чтобы
знали, что я присутствовал при смерти герцогини.
   И он, выпрямившись, вышел. Тот, который говорил все время, сказал:
   - Я исполню свой долг: я приду опять через три четверти часа.  Больше
часа пациентка не проживет.
   Доктор Джиаквинто ждал, пока закрылась дверь. Тогда он разразился.
   - Эти задирающие  нос  всезнайки!  Хотят  поучать  старого  практика!
Сначала они определяют болезни, которые  могут  убить  лошадь,  а  потом
хотят вылечить их мыльной водой.
   - Скажите правду, доктор, сколько времени протянет больная?
   - Я честный человек... Ваше сиятельство, не плачьте же так! - крикнул
он обезумевшему Рущуку. - Завтра за завтраком ее светлость подпишет свое
завещание.
   - Вы убеждены в этом?
   - Заставим герцогиню для верности завтракать уже в три часа.  До  тех
пор я сохраню ее вам и святой церкви, или делайте со мной,  что  хотите,
монсеньер! Я дам ей мускус и опиум, я буду впрыскивать ей  эфир  до  тех
пор, пока она не затанцует и не запоет!
   - Было бы большим несчастьем, - просто пояснил  викарий,  -  если  бы
бедной женщине не удалось спасти свою душу и если бы церкви не достались
эти деньги - столько денег!
   - Я тоже хотел бы, - жалобно сказал Рущук,  -  чтобы  она  употребила
разумно свои деньги по крайней мере после смерти.
   - Она сделает это, господа, - воскликнул доктор.
   - Она не сделает этого, - неслышно решил  Зибелинд.  -  Если  бы  она
скрепила все свои страдания и свое смирение христианским завещанием, это
было бы прекрасно. Она не сделает этого. Я  никогда  и  нигде  не  видел
такого язычника, каким была эта женщина.
   - Поэтому ее имущество употребят  на  обращение  язычников,  -  мудро
подняв палец, сказал Муцио, стоявший подле.
   - А чудесная речь, которую я держал бы над гробом этой величественной
обращенной! - сказал викарий, скрестив руки и склонив голову. - Я сказал
бы...
   - Комната больной заперта, - прошипел доктор, сильно ожесточенный. Он
постучал изо всех сил.
   Проспер приоткрыл дверь и объявил довольно вежливо:
   Ее светлость очень устали после ванны,  они  хотят  отдохнуть  часок.
После этого ее светлость попросят к себе господина доктора.
   И он закрыл дверь.