Она опустилась на стул, прижавшись сердцем к его спинке.  Но  сейчас  же
встала, выпрямившись и точно прислушиваясь. Ее  лицо  приняло  синеватый
оттенок.  Затем  она  стала  громко  дышать;  дыхание  вернулось.  В  то
мгновение, когда его не было, она подумала: "Значит, вот так,  -  и  так
скоро".
   Нет, это наступило не скоро. Она дотащилась до постели, дала  уложить
себя. Она задыхалась,  началась  рвота.  Нана  прикладывала  ей  горячие
припарки. Рущука страх прогнал в переднюю, где он стонал и, не  умолкая,
говорил. Передняя была полна людей, ждавших каждый своего момента.
   Тамбурини закрыл за собой  дверь  комнаты  больной  и  стал  отдавать
приказания.
   -  Нотариус  здесь?..  Хорошо,  кавалер   Муцои,   герцогине   сейчас
потребуются ваши услуги.  Она  выразила  нам  свою  волю.  Ее  светлость
нуждается только в нескольких  минутах  отдыха,  разговор  утомил  ее...
Врачей! Здесь нет  ни  одного?  Какая  оплошность.  Джироламо,  Антонио,
бегите за  врачами.  Приведите  их  столько,  сколько  можете,  слышите!
Профессоров!
   Викарий разрывался на части.  Он  то  отводил  в  угол  какого-нибудь
священника, то брал за пуговицу одного  из  субъектов,  шмыгавших  между
группами с шляпой на голове  и  с  открытой  записной  книжкой  в  руке.
Любопытные с улицы нахлынули толпой, пользуясь тем, что  двери  дома  не
охранялись. На лестнице стоял  шум  голосов.  Сквозь  всю  эту  сутолоку
уверенно пробивали себе дорогу черные посланцы Тамбурини.
   - Филиппо, чтоб не забыть,  санто  Стефано!  Пусть  патер  придет  со
святыми дарами! На всякий случай! Бог  даст,  они  не  понадобятся  нам,
герцогиня выздоровеет!
   - А вот и вы! - крикнул он входившему  элегантному  господину.  -  Вы
можете написать в "Mattino", что герцогиня завещает  половину  состояния
городу Неаполю, другую половину -  бедным.  Значительную  сумму  получит
святой отец.
   Он притиснул Рущука и нотариуса к стене.
   - Так лучше, - шепнул викарий.  -  Когда  факт  совершится,  об  этом
успеют узнать.
   Рущук молча вытер лоб. Он был бледен и боялся упасть. Но Муцио,  весь
желтый в своем блестящем сюртучке, лукаво улыбнулся.
   - Я знаю эту даму, - сказал он, забавно кривляясь. - С ней не следует
слишком церемониться. Она упряма,  вы,  монсеньер,  и  не  представляете
себе, до какой степени. Для спасения ее души нужно  было  бы  водить  ее
рукой при подписи.
   - Это ваше дело, - резко решил будущий князь церкви.  -  Мы  об  этом
ничего не знаем... Досадно только,  что  мы  потеряли  столько  времени.
Больная все снова отклонялась от предмета, столь важного для  нас.  Ведь
речь идет о таких деньгах.
   Муцио посоветовал:
   - Не заглянуть ли опять туда? Она, наверное, уже  оправилась.  У  нее
это делается быстро, я ее знаю.
   - Вы правы, Муцио.
   Викарий   быстро,   милостиво   наклоняя   голову,   прошел    сквозь
расступившуюся толпу.
   - Больная требует меня, - во всеуслышание заявил он.
   Но перед запертой дверью стоял широкоплечий старик в форме  егеря,  с
хлыстом в руке.
   - Откройте, - приказал викарий.
   Егерь спокойно сказал:
   - Войти нельзя.
   - Я генеральный викарий.
   - Я знаю монсеньера. Войти нельзя. Ее светлости нехорошо.
   - Ты не хочешь? - спросил Тамбурини, поднимая руку.
   - Нет.
   И Проспер отдал честь хлыстом...
   Толпа возмутилась. Егеря  окружили,  он  отбивался  хлыстом.  Викарий
позвал своих слуг. Это были одетые в черное, привыкшие к созерцанию люди
с выбритыми ласковыми губами; они не знали, как  подступить  к  суровому
старику. Один из них получил удар по лицу, это еще усилило  сдержанность
остальных.
   - Вот врач! - закричали сзади. Маленький, худой  старичок  в  светлом
костюме, с накрашенными  усиками,  моложавый  и  вертлявый,  подходил  с
важным и суетливым видом.
   - Ее светлость, звали меня? - фальцетом  воскликнул  он.  -  Конечно,
когда ее светлость нуждается в помощи науки, я единственный, о  ком  она
думает. Ведь я уже раз  спас  ее  светлости  жизнь.  С  божьей  помощью,
монсеньер, это удастся и на этот раз.
   Викарий схватил его за фалду сюртука.
   - Доктор Джиаквинто, -  прошептал  он,  -  речь  идет  о  том,  чтобы
продлить жизнь герцогини на час. Слышите, на  один  час.  Остальное  для
целей господа и его святой церкви не имеет значения.
   - Если бы я хотел это десять раз, врачебное искусство не  может  быть
сильнее воли господа, - заверил доктор.
   Но Рущук подкатился к доктору; живот его колыхался.
   - Сделайте невозможное, превзойдите себя, доктор, сохраните герцогине
жизнь!
   Он умолял, ломая руки. Завещание не интересовало  его.  У  него  было
только одно настойчивое желание - чтобы она жила. Пока она будет жить, у
него будет надежда обладать ею, как все другие.
   Тамбурини подступил к егерю.
   - Врача вы, конечно, впустите.
   Проспер постучал в дверь, она приоткрылась. Несколько времени  спустя
Нана ответила: "Если у доктора есть что-нибудь против  астмы,  пусть  он
войдет".
   - Только астма? - воскликнул Джиаквинто, с  ликующим  видом  поднимая
кверху  обе  руки  и  обращаясь  к  собравшимся.  -   Ведь   астма   моя
специальность! И папиросы со страмонием я всегда ношу в кармане! Наука в
полном вооружении!
   Он проскользнул в комнату.  Кто-то  просунул  ногу  в  образовавшуюся
щель; егерю пришлось пустить в ход руки.  Между  тем  люди  с  записными
книжками проползали у него между  ног,  чтобы  добраться  до  двери.  Ее
заперли изнутри. Но взволнованная толпа все еще наступала на  егеря,  он
размахивал хлыстом, нанося удары направо и налево.
   Какой-то господин в темном пальто, очень бледный, с красными  пятнами
под глазами, испустил вздох и, пошатнувшись,  упал  на  плечо  Проспера.